- Скорее, скорее туда!
Едва не зацепившись винтовкой, находившейся за спиной, я перемахнул через решётку и помчался в подворотню. Зайдя за угол, я перевёл дух и, поставив СВТ-40 у стенки, вытащил из-за спины «трёхлинейку». Но, к счастью пронесло. Я вновь обманул красноармейцев, которые промчались дальше по улице.
- Ух, оторвался!
Вновь повесив «трёхлинейку» за спину, я взял в руки самозарядку и направился к небольшой постройке рядом с домом – похоже, это была дворницкая. Дверь была открыта, и я заглянул внутрь. Меня сразу встретил хозяин дворницкой – длиннобородый старик в фуражке с безумно огромными зелёными глазами. Но прежде чем он сумел открыть рот, я вырубил его ударом приклада СВТ, и он свалился на пол, повалив старую трухлявую табуретку. Прислонив самозарядку к столу, я открыл ящик стола, чтобы найти какой-нибудь план района или участков для уборки. Нужно было узнать, куда именно мне идти, чтобы найти горсовет. Но, я нашёлкое-что другое. В глубине я нащупал ключ.
- Ключ…
В памяти всплыла та записка Люде. Ключ от квартиры. Улыбнувшись, я взял его. Но вот план достать не удалось, а жаль. Выбравшись из дворницкой, не забыв при этом захватить СВТ, я направился к двери подъезда К счастью, подъездная дверь была открыта.Держа перед собой самозарядку, я был готов пустить в ход приклад, в случае чего. На первом этаже не было ничего интересного. Пусто и безжизненно. Второй этаж был всё такой же безжизненный и заброшенный. Вынув ключ из кармана, я попробовал егона дверях, но безрезультатно. Удача улыбнулась мне на третьем этаже. Ключ вошёл в замочную скважину легко и просто. Повернув два раза ключ, я открыл дверь и вошёл внутрь.
Квартира была пустой и мёртвой, почти как город. Исходя из того, что ключ лежал в дворницкой, я заключил, что Люда не возвращалась домой.Не хотелось даже думать где теперь она и что с ней. Захлопнув дверь, я закрыл её на ключ и прошёл в комнату.
Скромная комнатка. Круглый стол, на нём скатерть. Позади – буфет, в котором стоит чайный сервиз. Везде – толстый слой пыли. Мёртвая тишина. В полутьме я вижу на стене настенные часы-ходики, но они не идут. Время застыло на 7 часах. Рядом с окном – кровать с продавленным матрасом. Между столом и кроватью – один-единственный стул со спинкой.
Я положил свою СВТ-40 на стол, затем стащил со спины «трёхлинейку», поставил её к краю кровати и присел – в первый раз за этот день. Тем временем за окном раздалисьочередные выстрелы, чей-то сдавленный крик.
- Эти сволочи никак не уймутся!
Отдохнув, я встал и направился на кухню. Кухня была маленькая и почти пустая. Я нашёл немного крупы, соли, прогнившей картошки. Ни намёка на консервы или какой сухой паёк. Тем не менее, я нашёл в заначке полбуханки белого хлеба и небольшой кусок сала. Это и составило мой скромный ужин. Запив водой из трёхлитровой банки, стоящей на подоконнике, я вернулсяв комнату.
- Чтож, теперь можно заняться ранами и оружием.
Было слишком темно, чтобы что-то видеть, но я нашёл выход. На кухне я отыскал спички и оплавленный огарок свечи. В таких квартирах часто отключали электроэнергию, поэтому свечками пользовались время от времени. Делать все дела пришлось в ванной, иначе они могли увидеть мерцающий свет в окне. Я зажёг свечу и поставил её на полочку под зеркалом. Я увидел своё взволнованное лицо – уже второй раз за этот день. Левая щека вздулась от удара прикладом,но в остальном всё было хорошо. Я не заметил на своём лице того безумия, которое видел на лице каждого сумасшедшего. Это в какой-то мере успокаивало меня. Значит, я ещё не умер, я ещё сохранил рассудок. Я живой человек. Я был вновь на войне, но я твёрдо помнил, что один в поле – не воин. Мне нужно было добраться до горсовета, чтобы разобраться хотя бы в сложившейся ситуации.
Я развязал свою обтрепавшуюся повязку. Порез уже зарубцевался, покрылся грязной коркой. Уже не щипало, не болело. Вернувшись в комнату, я стащил с себя грязный китель и бросил на кровать. В тумбочке перед кроватью я нашёл аптечку и захватил её с собой. Вытащив из-за спины «Маузер», я подумал сначала оставить его на столе рядом с самозарядкой, но передумал и заткнул его за пояс. Вернувшись в ванную, я осмотрел своё ранение на левом предплечье, куда монтажник выстрелил гвоздём. Рана была глубокая, но тоже уже перестала кровоточить. Открыв аптечку и достав оттуда перекись, я обработал обе раны. Щипало знатно, но я старался н шуметь. Затем, достав бинт, я аккуратно перебинтовал оба ранения.
- Вот, кажется, и всё.
Вновь склонившись над умывальником, я думал. Куда дальше? Что мне делать? В войну было проще. На войне давали приказы, да и сам советский человек понимал, что нужно делать. Но что происходило сейчас? Я был один, против целого города, против хоть и безумных, но советских граждан. Совсем один, раненый и практически без оружия, без надежды на то, что я найду хоть кого-то, кто поможет мне.
Я вынул «Маузер» и положил в умывальник. Внутри оставался один патрон, всего один. Он мог бы положить конец всему, он мог стать лекарством от безумия на случай, если я стану таким же как они.
- Нет. Рано ещё сдаваться!
Отбросив дурные мысли, лезущие в голову, я разобрал пистолет, взял какую-то ветошь из-под ванны и прочистил каждую деталь.Конечно, желательно, чтобы было оружейное масло ищётка, но, к сожалению, пришлось довольствоваться малым. Я почистил пистолет насколько мог и, собрав его, сходил за самозарядкой. Отсоединив магазин, я впервые посмотрел, сколько там патронов. Патрона оказалось три, и ещё один заклинил в самой винтовке. Резко оттянув затвор, я выбросил патрон из СВТ, подобрал в раковине, вставил в магазин. Разобрал ствол самозарядки. Да, чистка оставляла желать лучшего. Я много времени потратил, чтобы привести ствол в более-менее хороший вид. Тем не менее, коррозию на внутренней части устранить не удалось. Проверив боёк, возвратную пружину и почистив их как следует, я понял, что огарок вот-вот потухнет. Собрав СВТ-40, я быстро сходил за «трёхлинейкой». Мосинка была ещё в более ужасном виде, чем самозарядка. Оттянув затвор вниз, я вытащил целых пять патронов – полный магазин. Отлично. Затем я отсоединил штык, а винтовку положил в ванную. Снарядил в магазин к СВТ ещё пять патронов, благо патроны были одного калибра, вернул магазин на место, оттянул затвор, щёлкнул – патрон был в патроннике. 9 патронов в СВТ-40 и один в «Маузере». Негусто, но лучше, чем ничего. Кроме того, я отсоединил ремень и присобачил к самозарядке, чтобы было удобнее её носить. На этом огарок потух, и я вышел из ванной.
Нащупавв темноте матрас кровати, я разулся и лёг, прижав к себе СВТ, как любимую дивчину. Да уж, страшную ночь мне предстоит пережить. «Прощание славянки» уже умолк – по-видимому, громкоговоритель окончательно умер. Я слышал громкие шаги красноармейцев, патрулирующих улицу. Послышался громкий лай – к ним присоединились безумные собаки. Время от времени вдали раздавались выстрелы. Я долго не мог уснуть.
- Они не найдут меня здесь, если только я не буду шуметь! Дверь закрыта, а нюха на меня у них нет.
Голова болела нещадно. Я не знаю, сколько времени я провёл, слушая ночной кошмар, творившийся снаружи, и сам не заметил, как уснул.
***
Шеренга мальчиков передо мной потихоньку уменьшалась. Все мы были одинаковыми: одинаковые майки и шорты, одинаковые мягкие башмаки для спорта. Двор позади школы наполнен криками ребят из моего класса. Девочки в гимнастических трико крутят обручи в сторонке, а грозного вида Панас Иванович – наш физруководитель, считает подтягивания. У нас все подтягиваются по 10-15 раз, и он доволен. Но тут очередь доходит до меня. Я смотрю на железную перекладину, возвышающуюся надо мной. Грозный голос Панаса Ивановича «К снаряду!» Я прыгаю, нелепо подняв руки, но ухватиться не смог. Опять прыгаю и снова не могу ухватиться.
Мои одноклассники начинают смеяться, показывать на меня пальцем. Панас Иванович повышает голос, начинает говорить о том, какой я неполноценный и как я буду служить в армии. С помощью двух одноклассников и физруководителя, меня поднимают, и я, наконец, хватаюсь за перекладину. Все отходят, и я повис над землёй. Напрягаю все мышцы, пытаюсь тянуть своё тело вперёд, но всё тщетно. У меня слишком слабые руки. Чувствую, как пот идёт градом под моей майкой и тянусь изо всех сил. Слышу хохот всего двора и крик Панаса Ивановича, но не могу. Руки одеревенели, и я срываюсь с перекладины. Падаю вниз, на мягкое место.