Если выполняешь норму, то имеешь пра-во на отоварку в ларьке. Там есть белый хлеб (на зоновском языке "бубен"), есть консервы, сига-реты, махорка, чай.
"Ларек" – тоже единица в расчетах. На-пример, за определенное количество сеток мож-но купить "ларь" или "пол-ларя". Чай в понятие "ларя" не входит, поскольку это совершено са-мостоятельная валюта. То есть, после отоварки тот, кто продал "ларь", оставляет себе чай, а ос-тальное передает покупателю.
С материалом на зоне туго, поэтому пря-жа в большой цене. Я получаю пряжу у завскла-дом, молодого пронырливого москвича Олега. Поскольку москвичи меня не приняли, он со мной не знается, и лишнюю пряжу не выдает.
Каким-то образом стало известно, что я знаю английский язык. Однажды ко мне подхо-дит невысокий складный ивановский парнишка, киномеханик Коля Петров.
- Ты что, правда, английский знаешь? –
- Знаю. –
- Откуда? -
Рассказываю.
- Чай пьешь? -
Этот вопрос на зоне означает: "Пьешь ли ты чефир?"
- Пью. -
- Пошли ко мне. -
В кинобудке, где стоят два киноаппарата, завариваем в кружке чефир.
Неторопливо беседуем, отпивая горький напиток – три глотка он, три глотка я. Так поло-жено, это ритуал. Скручиваем из газеты само-крутки и вдумчиво дымим махрой.
У Коли просьба. Не могу ли я научить его английскому языку?
Осторожно выясняю, зачем ему это нуж-но. Он играет на гитаре, поет в ансамбле и хо-чет знать слова песен, которые поет.
Соглашаемся, что за определенную плату (естественно, чаем) я буду заниматься с ним каждый день по часу.
И могучий великий английский язык со-служил мне великую службу. Он определил мое положение в зоне.
Дело в том, что Коля киномеханик, а, значит, у него есть помещение. Каждый, у кого на зоне есть свое помещение, уже аристократ. Там можно спокойненько обсудить все, что угодно, там можно отдохнуть или решить какие-то свои дела.
К Коле заходят уважаемые на зоне люди. А раз я имею доступ в кинобудку, на меня как бы падает отблеск их славы.
Мой статус меняется. Смешно? И смешно, и не очень.
В голодной, жестокой и, скажем так, своеобразной обстановке мне нужно остаться самим собой. А для этого нужно найти место.
Через Колю знакомлюсь с самыми раз-ными людьми. Теперь москвичи моего отряда уже рады принять меня. Вопрос, а нужно ли это мне?
Наглый кладовщик Олег с готовностью выдает мне лишнюю пряжу. А значит, я могу купить сетки. А значит, я могу иметь свою махорку, свой чай и, даже, сколько-то сеток, составляющих оборотный капитал и непри-косновенный запас на черный день.
Но нужно быть осторожным, чтобы не расслабиться. С меня этих скромных завоеваний достаточно. И незачем перебираться из ночных шнырей. Так же сижу ночами, мотаю челноки.
В переполненном бараке вонь и духота, храп. Сижу на лавке, читаю.
Открывается дверь, входят двое блатных из соседнего отряда – через локалку перелезли.
Один подходит к спящему пидору Мари-не и дергает одеяло, из-под которого торчат грязные босые ступни.
Блатной молча манит татуированной ру-кой проснувшуюся Марину и вместе с товари-щем выходит.
- Пидор одевается и выходит за ними. Возвращается через полчаса. Не глядя на меня, прячет что-то в свою тумбочку и, согнув голову, лезет на шконку.
- Пидоры – истинная каста отверженных. С ними нельзя разговаривать, к ним нельзя при-касаться. Если пидор каким-то образом коснулся принадлежащей тебе вещи, эта вещь выбрасы-вается. Так же поступают с ложкой, если она упала на землю.
Едят они отдельно, моются отдельно.
В соседнем отряде пидоров трое: Оля, Машка и Анжела.
У нас двое: Марина и Наташа.
Они теряют даже право на то, чтобы к ним обращались в мужском роде.
В этом девичьем коллективе есть своя бандерша – Оля. Если возникают вопросы, тре-бующие обсуждения с пидорами, разговор ве-дется с Олей – это не западло.
У пидоров есть свой уголок в локалке, куда больше никто не заходит.
Иногда ночью от скуки блатные натрав-ливают пидоров друг на друга, устраивая бои гладиаторов.
- Ну-ка, Наташа, врежь Анжеле! -
Наташа мнется. В глазах страх.
- Я кому, сука, блядь, сказал? -
Бьет с размаху.
- Анжелка, блядь, мочи′! -
Пидоры дерутся, толпа смотрит, под-бадривая их криками.
Дальше пидора человеку опускаться не-куда. Это самый край, за которым нет ничего.
Кстати, для меня полная загадка, как эти грязные, забитые и униженные существа могли возбуждать какие-то сексуальные желания. Впрочем, психология сексуальных меньшинств вообще дело темное и непостижимое.