Тронулись. Реанимобиль впереди, мы за ним. Дорога - атас полнейший! После метели потеплело, а к вечеру чуть подморозило и полу-чился каток. За два часа проехали километров пятьдесят. Вдруг огоньки идущей впереди ма-шины рвануло влево, потом вправо. Останови-лась.
"Шина лопнула", - говорит по-английски ректор. Физически ощущаю, как на заднем сиде-нии сжались в комок американки.
Водитель реанимобиля ставит домкрат, откручивает гайки, тянет на себя колесо. Сколь-знув на льду, домкрат падает, машина придав-ливает его сверху. Водитель еле успевает отдер-нуть руки.
Нас четверо мужиков - правда, ректор весьма субтильного сложения и для поднятия тяжестей не годится, а водителю нужно будет быстро ставить колесо. Вдвоем нам не совла-дать. Реанимобиль тяжелый сам по себе, а внут-ри Миттлайдер и врач Дима, и медсестра – мно-говато.
Пока начальство думает, выхожу на се-редину пустынной обледенелой дороги. Попро-бую голосовать. Минут через десять появляется здоровенный МАЗ. Осторожно притормаживая, останавливается. Объясняю ситуацию. Водитель отвечает:
- Да все это понятно. Но мой домкрат сю-да не годится. –
Сзади останавливается еще один МАЗ. Дальнобойщики - ребята дружные. Я говорю: - Мужики, там, в реанимобиле, америка-нец-профессор. Его нужно срочно, к пяти утра, доставить в Москву. -
Окружаем реанимобиль - четверо здоро-венных дальнобойщиков, водитель "Волги" и я. Стараясь не скользить на льду, приподнимаем зад машины и держим несколько долгих секунд, пока водитель накидывает колесо на диск и на-живляет гайки. Есть, сделали. Черт, тяжелая она, зараза!
- Спасибо, ребята, выручили. -
Добираемся до Измайлово без двадцати пять. Звонок во Францию. Размещаем Миттлай-дера и едем на квартиру брата ректора, чтобы немного поспать.
Звонок. Самолет вылетел из Парижа. Еще два часа. Звонок. Дозаправился и вылетел из Праги. Все, можно ехать. Из Измайлово реани-мобиль мчится через всю Москву в Шереметье-во, с сиреной, с мигалками, со всем антуражем. А мы за ним.
Проезжаем прямо на летное поле. Ма-ленький, ярко раскрашенный, аккуратненький, как игрушка реактивный самолет. Выпрыгивают два подтянутых санитара в красивой униформе. Да, это вам не тульские челюстники в синих на-колках!
За санитарами спускается уверенного ви-да молодой врач. Вместо рваного серого одеяла Миттлайдера заворачивают в блестящую, вор-систую "космическую" ткань серебристого цве-та. Несут к самолету. Смотрю на старика. Лицо землистое, с заостренным носом и закрытыми глазами. Из носа, из горла тянутся трубки.
Французы ловко и легко ставят носилки в самолет. Захлопывают дверь.
Ледяной ветер пронизывает мой плащик насквозь. В иллюминатор самолета видны изму-ченные лица американок. Улыбаются. Машем им на прощание.
"Поехали", - говорит ректор.
Прошло полгода. Я в зале прилета Шере-метьево. Я встречаю Миттлайдера. В толпе вижу знакомую зеленую бейсбольную кепку. Дед за-мечает меня, широко улыбается и машет рукой.
Что за история без послесловия? Тогда, зимой, во Франции Миттлайдеру сделали еще одну операцию. Потом его переправили в Аме-рику, где было еще две операции. Спустя три месяца он вернулся в Россию.
Ну и еще одна маленькая деталь.... Жена Миттлайдера мне рассказала, что после того, как мы уехали из Шереметьево, таможенники не вы-пускали самолет два часа, все обыскивали его. Что можно искать в специально оборудованном эвакуационном самолете? Не знаю. Спирт, на-верное.
Во всей этой истории больше всех повез-ло Миттлайдеру. Как оказалось, он вообще не помнит ничего из своего визита в Союз зимой девяносто первого года.
И, как говорится, десять лет спустя. Мит-тлайдер по сей день жив-здоров. В Россию при-езжал несколько лет подряд. Последний раз я ему звонил уже здесь, в Америке. Ровесник Ок-тября продолжает работать - только уже дома, в одном из университетов своего штата, Юты.
Миннесота
2001 г.
Flashbacks*[1]
О
тец любил читать на сон грядущий. Я за-бирался под одеяло и, устроившись у не-го подмышкой, тоже читал при свете ры-жей настольной лампы. Я читал быстрее и, ожи-дая, пока он доберется до конца, еще раз маши-нально пробегал глазами страницу сверху дони-зу. Может быть поэтому хорошо помню его лю-бимые книги - "Порт-Артур", "Даурию"....
Отец был человеком прямым, резким и крутым. Мы очень даже побаивались его. Са-мым ужасным было ожидание прихода родите-лей с родительского собрания. Разбор полетов мог вылиться в банальную порку.