Удар. Снова удар. Ворон бил его, удар за ударом превращая лицо в кровавое месиво. Опьянев от ненависти, он вздрогнул, вспомнив, что там...за дверью. София. Пистолет бабочкой крутанулся в руке. Выстрел. Кваз, плотно прижатый рукой к полу, мог лишь извиваться и орать от нестерпимой боли, когда пуля четко вошла ему между ног. Ворон не промахнулся. Он никогда не промахивался, когда хотел причинить боль. А Кваз...его хотелось разорвать на части. Как и себя, но с последним Ворон разберется позже.
- Тварь, - выплюнул Ворон, - чувствуешь боль? Это еще цветочки. Я найду тебя в аду и буду пытать. Лично. Вскрою тебя по органам, каждую жилу вытяну, наслаждаясь, - тихо щелкнул затвор. Громко прозвучал выстрел в голову неистово орущего Квазимодо, скорчившегося от боли в самой уродливой из возможных поз.
Ворон отшвырнул от себя тело, как старую тряпку, и бросив небрежное: "Залить всё кровью предателей!!" метнулся в комнату Софии. Распахнутая дверь. Пустая комната. Окно открыто настежь. Простыня с красными пятнами на полу. Он стиснул зубы, но нечеловеческий вопль прорвался сквозь них. Нелепая преграда для выхода чувств: искренних, неподдельных, природных.
Наблюдатель похолодел. Он ошибся. Это серьезная ошибка, достоянная кары Создателя. Свет пострадал, а он допустил это. Оцепенение на секунду овладело ими обоими. К счастью, Ворон хорошо знал свой Свет. Легко перемахнув через подоконник, он бежал вдоль по улице. Забыв про мотоцикл, такси и другие более быстрые средства передвижения. Цепи на берцах обреченно позвякивали в такт каждому движению, раздражая уши.
***
Наблюдатель был все-таки необычным существом, поэтому заметил свет раньше, чем это удалось Ворону.
Хрупкая фигурка в лохмотьях, что остались от некогда белого приталенного платья, медленно шагала вдоль набережной. Она приближалась к мосту, под которым бурлила глубокая река. София дрожащей рукой придерживала грязный подол и с силой нажимала на живот, боль в нижней части которого была сравнима с болью разорванной на части души. Кровь, откуда её столько? Грязь, в которой её вымазали против воли, жгла кожу хуже черного дождя. Софию он никогда не трогал, просто капал на ладонь, не оставляя ожога. Этот день стал её личным черным дождем и выжег до тла.
Ворон должен увидеть её, слишком близко она подошла к парапету. Наблюдатель собрал все силы, чтобы направить его взгляд в нужную сторону. Черная фигура метнулась к белой, зависшей над перилами моста... Не утонет, так ударится о подводные камни и свернет шею...
Цепи звенели от быстрого бега, тяжелые ботинки мешали набрать нужную скорость. Но он успеет. Он всегда успевал спасти её.
Конец
Ворон всегда был очень чутким к любым звукам. Каждую секунду он ждал от жизни очередного подвоха, новой порции боли, внезапного росчерка предательства. Мужчина открыл глаза и увидел её. Обнаженная девушка стояла рядом с дверью, к её ногам вела тусклая полоска света фонаря, каким-то чудом проникнувшая в дом через едва заметную щель в занавесках.
- Что ты здесь делаешь? - Ворон сел на кровати. После этого сумасшедшего дня он заснул прямо на покрывале, не раздеваясь. Черная рубашка помялась, волосы растрепались, воротник загнулся внутрь и неприятно резал шею.
- Хочу забыть этот день, - ответила она, делая несмелый шаг вперед. Полоска света скользнула по телу и золотистым кудрям. Свет разделил её на две неровные половинки. Только сейчас Ворон заметил, что одна рука девушки спрятана за спиной. Что она принесла? Точно не пистолет. В этом мужчина не сомневался, но мог признаться кому угодно, что в любой другой ситуации первая мысль была бы такой. В течение секунды последовал бы выстрел и прекрасное тело лежало бездыханным.
- Я не могу быть с тобой, София. Я не знаю, как быть с тобой, не причиняя боли. Мы много раз говорили об этом. Теперь твой отец мертв и мой долг сохранить твою жизнь, выдать замуж за кого-то из центра, чтобы они никогда не добрались до тебя, - он поймал себя на мысли, что шепчет эти слова, как обреченный на смерть молитву. Беспомощную, чей удел так и не достигнуть ушей бога, ту, что не сможет ничего изменить. Знал, но гнал от себя эту мысль.
Она молча вытянула вперед спрятанную за спиной руку. Перчатки. Черные бархатные перчатки.
- Я сделаю так, как делает она. Если ты не можешь иначе, - София надела их на руки, скрыв свои белоснежные кисти под темной тканью.
Это было слишком. Ворон поднялся с кровати и подошел к девушке. Медленно, словно одним касанием боясь причинить боль, он снял с неё перчатки и отбросил в сторону.
- Тебе это не нужно.
Близость её обнаженного тела уже вступила в диалог с его желаниями. Держать себя в руках с каждой минутой становилось все сложнее, отталкивать её больше невозможно. Хочется прикасаться к этой коже каждую секунду, целовать губы, прикусить нежную кожу соска, заставить желание сорваться с её губ и стать реальностью. Этого хотелось больше всего на свете. Но Ворон понимал, что будет дальше. В какой-то момент он перестанет себя контролировать, превратится в настоящего зверя и причинит ей боль. Она будет плакать, а он этого не выдержит.
- Я сама, - ей не нужны были слова, чтобы предугадать его желания, - слушай меня, разреши мне стать твоей, помоги забыть все, что я чувствовала сегодня там, где должен быть только ты. Только ты можешь касаться меня, где угодно. Если я смогу простить кому-то эту боль, то только тебе.
Их ритуал повторился вновь раньше, чем он мог предугадать. Только сейчас это была не мастерская, а спальня, и девушка не была одета. Привычным жестом она расстегивала пуговицы на его рубашке. Мужчина зажмурился и глубоко вдохнул, разрываясь между желанием вытолкнуть её вон из комнаты и желанием повалить её на кровать, впиться в губы своими, грубо подчинить себе это тело. Оба варианта невозможны. Выгнать он её уже не сможет, а причиненную боль никогда себе не простит. Ворона впервые в жизни загнали в угол.
Вот рубашка расстегнута, щекочущие прикосновения к рисункам на груди. Он открыл глаза как раз в тот момент, когда девушка теплыми губами прикоснулась к одному из тщательно прорисованных завитков орнамента.
Как выстрел, сигнал стартового пистолета, обрыв струны гитары. Когда заканчиваются силы сдерживать себя, когда все перестает иметь значение, кроме стоящего перед тобой человека. Не тела, как всегда бывало с ним, а человека. Чистого света, к которому он прикасался, неистовыми, ищущими губами. Мягкие волосы, в которые он погружал свои руки. Тепло, которое дарило прижатое к нему обнаженное тело. В какой-то момент, когда безумие на несколько секунд отступило, Ворон осознал, что они уже на кровати. София раскраснелась и тяжело дышала, подаваясь навстречу новому поцелую, но его не последовало. Недоуменный взгляд.