— Идем ко мне. Я налью дорогому гостю его же гадость с содовой, и мы вместе просто отдохнем, поболтаем. А потом выпросим у Клары разрешения немножко пройтись по свежему воздуху.
Джексон не имел ничего против такой программы. Поблагодарив хозяйку, они отправились в апартаменты Элен.
10
Как Элен ни сопротивлялась, Филипп уложил ее в кровать. Уступка была сделана только в том, что экс-больная устроилась полулежа на высоких подушках. Филипп сел в кресло. Помолчали.
— Может быть, все-таки подремлешь немного, а я пободрствую, Шекспир составит мне компанию?
— Нет, я хочу быть с тобой, — воспротивилась Элен.
— Ты и так со мной… — вяло ответил Филипп, занятый какой-то серьезной мыслью. Его смущало, видимо, то, что произошло во время обеда. По воле Клары они перепрыгнули через пропасть взаимного непонимания, через время, которое потребовалось бы на выяснение достаточно серьезных проблем…
Нет, что сделано, то сделано: он, Джексон, только благодарен Кларе, которая остроумно и в достаточной мере тактично заставила их понять, что они… Ну, во-первых, не враги, во-вторых, любят друг друга. Но объяснения как такового между ними не было. Не состоялось и формального предложения руки и сердца. Как же ему действовать сейчас?
— Элен?..
— Да?
— Я люблю тебя.
— Я тебя тоже, Филипп.
— Я подтверждаю все то, что сказал, когда шел на поводу у Клары…
— На поводу? — резко привстала Элен.
— Прости, я хотел сказать, что подтверждаю сказанное мною ранее.
— А в частности? — придирчиво окинула его взглядом Элен.
— Если это можно считать частностью, то я подтверждаю свое желание видеть тебя своей женой.
— Но тебя что-то, я же чувствую, смущает. Или ты все-таки уклонился от истины?
Филипп взлохматил свою густую светлую шевелюру и исподлобья взглянул на Элен, которая определенно не хотела ему помочь в неловкой ситуации.
— От истины я не уклонялся. Ты мне не дала даже приблизиться к истине.
— Я?! — возмутилась Элен. — Я не дала тебе сказать то, что ты хотел мне сказать? Или это ты не захотел сказать, заранее знал, что это вызовет у меня сопротивление?
Филипп встал.
— Пожалуй, мне лучше уйти.
— Если ты уйдешь, я умру, — твердо заявила Элен. Она еще просто не нащупала ту грань, которую нельзя переступать в разговоре с этим мужчиной. Надо быть осмотрительнее. Он горд, и не стоит осложнять его и без того нелегкое положение.
— Да я и не стремлюсь уйти, но, видя твою неуступчивость…
— Уступчивость!.. — строго поправила Элен.
— …твое нежелание…
— Желание!.. — не согласилась та.
— …твою нелюбовь… — с нарочито бесстрастным видом продолжал Филипп.
— Любовь, Филипп, любовь! — воскликнула Элен и потянулась к нему.
Филипп прервал свою столь же короткую, сколь и успешную речь, наклонился и, стараясь не касаться руками тела девушки, бережно коснулся губами ее волос, потом глаз, потом носа, щек, губ. Удостоверившись, что его движения не причиняют беспокойства, он одарил ее настоящим поцелуем.
Элен задохнулась от неожиданности, а может быть, от не обманутого ожидания, и ответила на поцелуй со всей страстью, которую раньше даже не могла заподозрить в себе. Этот поцелуй заполнил все логические пустоты, которые попыталась преодолеть Клара своей замечательной выдумкой. Теперь уже не только ум, не только душа, но и тело подтвердило каждому из них: они хотят друг друга в высоком, очень высоком смысле слова.
— Приляг рядом со мной, Филипп.
— Нет. Если ты не думаешь о своей боли, то подумай хотя бы о том, чего мне будет стоить твоя соблазнительная поза.
— Послушай, как я могу подчиняться твоим желаниям, если они противоречат друг другу?
— Мои желания? Противоречат? Может быть, ты попытаешься яснее выразить свою мысль?
— Тебе придется привыкнуть к тому, что я не умею ясно выражать свои мысли. Барбара говорит, что это один из моих недостатков. Но постараюсь: ты сказал, чтобы я поспала, потом согласился, чтобы я полежала, потом поцеловал меня так, как целовать нельзя, хотя бы из соображений человеколюбия, а когда перевернул у меня все тут… — Элен показала себе на грудь, видимо, именно там ощутив присутствие души, потом двинула руку вниз, на животе заставив замереть, чем позабавила, судя по всему, Филиппа. — Да, не смейся, пожалуйста, у меня во всем теле появилось ощущение сладкой боли, если вообще к боли может быть применено это слово. Я хочу чувствовать твое тепло, хочу удостовериться, что такой великолепный мужчина отныне принадлежит мне… Разве это предосудительно?