Той ночью между ними что-то изменилось. И в ней, и в нем. Лена знала, что он тоже это чувствует. Константинос открывался ей. Это звучало в его голосе, в каждом прикосновении, и она откликалась на это, как мотылек на пламя. Она была мотыльком и носила в себе его пламя с той ночи, когда они зачали ребенка.
Из-за тесноты, в которой они оказались, они не могли сорвать с себя одежду, Лена ничего не могла сделать, кроме как крепко прижать его к себе, обвить ногами за талию и упиваться все более глубокими поцелуями.
Она жаждала его прикосновений, отчаянно хотела ощутить его губы и руки на своей коже, Возбужденная плоть Константиноса дразняще прижималась к ее пылающему лону, посылая по телу такие острые ощущения, что она готова была заплакать от желания обладать им. О, как ей хотелось скинуть с себя одежду и ощутить его в себе! — Лена, я так сильно хочу тебя, — простонал он, прижимаясь к ней эрегированным членом, заставляя ее стонать.
Она обхватила его затылок и поцеловала со всей страстью, на которую была способна, и крепче прижалась к нему всем телом, показывая, как велико ее желание. Возбуждение грозило перерасти в раскаленную агонию.
— Я так хочу тебя, Тинос, — умоляла Лена, — пожалуйста!..
Никогда еще сердце Константиноса не билось так сильно. Возбуждение никогда не ощущалось так болезненно.
Он не просто хотел Лену. Она была нужна ему.
Плотная одежда, защищавшая их от морозов, оставляла мало места для движений, но достаточно для того, чтобы он мог ухватиться за пояс ее легинсов. Она приподняла бедра настолько, чтобы он мог снять их, а затем помогла ему стянуть его штаны, освобождая восставшую плоть.
Константинос дрожал, Лена тоже, но теперь не от холода…
Он страстно желал войти в нее, но сбившаяся в кучу одежда мешала их телам соединиться. Выбросив за пределы кокона все лишнее, Константинос, наконец, вошел в нее, с наслаждением скользнув в ее влажный жар. Удовольствие, словно разряд тока, пронзило все его существо.
— О да, — прошептала Лена, задыхаясь от возбуждения. — Пожалуйста, Тинос. Пожалуйста.
Скользнув рукой ей под бедра, он крепко сжал их и начал двигаться. Сплетая языки, они нашли ритм, который дал обоим то, в чем они нуждались, их страстные поцелуи перемежались вздохами и стонами наслаждения.
Лена потерялась в мире ощущений. Потерялась в мире Константиноса и всепоглощающей страсти.
«Я принадлежу ему», — смутно подумала Лена, когда напряжение достигло пика. Она выкрикнула его имя, и оргазм умопомрачительной силы вспыхнул в ней, словно фейерверк. Лена парила в калейдоскопе ощущений, настолько сильных, что цвета смешались, а перед глазами замелькали мерцающие огни.
Для Константиноса это было не похоже ни на что на свете, — то, что происходило между ними, было за гранью понимания. И поэтому он не пытался понять, просто закрыл мысли от всего, кроме Лены, ее запаха, вкуса губ и изысканного удовольствия их тел, прижатых друг к другу, пока с ее губ не сорвался крик, его имя. Константинос перестал сдерживаться и последовал за ней, нырнув в пропасть наслаждения.
Лена распахнула глаза. Темнота была такой же непроницаемой, как и раньше, но от страха не осталось и следа — в объятиях Константиноса было тепло и уютно.
Она понятия не имела, который час, но что-то подсказывало ей, что утро не скоро. Лена откинула верх спального мешка и вдохнула холодный воздух. — Ты в порядке?
Услышав сонный голос Константиноса, Лена улыбнулась.
— Все нормально. Спи.
Он обхватил ее крепче.
— Уверена? Если у тебя снова начнется паническая атака, скажи. Я помогу тебе.
Лену переполняли эмоции.
— Больше никаких атак, я обещаю. Мне просто хотелось подышать.
Тинос поцеловал ее в шею и просунул руку под ее топ.
Она нащупала его ладонь, переплела свои пальцы с его и закрыла глаза от простого удовольствия ощущать тепло его тела.
— Эти приступы… Как часто это бывает? — тихо спросил он.
— На самом деле их больше нет.
— Значит, последний был, когда ты впервые осталась на ночь в иглу?
— Да. Я бы не устроилась сюда на работу, если бы не могла держать приступы под контролем. Я не знала, что у меня началась клаустрофобия. Если бы это было так, я бы не осталась в иглу, и приступа паники не случилось бы.
— Если ты держала их под контролем, значит, было время, когда они выходили из-под контроля?
Лена вспомнила то время, когда до десяти приступов паники в день считалось нормальным. Ужасным, но нормальным.