Вот её, милую и немного наивную, падкую, как оказалось, до пошлых анекдотов, примитивно-лобовых комплиментов, и сплетен про артистов и поп-звёзд, Надю, по прибытии в базовый лагерь и пришлось утешать, и уговаривать – она здорово, как бы это сказать, расстроилась, когда узнала, что штатный повар археологов, Дэйв Олдфилд, умер от какой-то местной болотной лихорадки. И не помог ему ни док Нед, ни госпиталь в столице, куда его перевезли даже частным вертолётом.
Ну, сами понимаете, я старался больше всех, и через пару дней мы уже жили с ней вдвоём, в одном из свободных домиков, выделенных для нас экспедицией Эда – было их, этих весьма уютных коттеджиков, наверное, человек на пятьдесят, хотя всех вместе нас не набралось бы и тридцати.
Теперь-то надёжная защита и опора у Нади имелась круглые сутки. Аспиранты, и наши, и археологов, да и лаборанты, ни звука против не проронили: ещё бы, я-то был потяжелее любого из них фунтов на двадцать, хоть и пониже ростом, а футболом в командах своих университетов, или работой в тренажёрных залах они явно не заморачивались. Стало быть, и подготовочка спортивная, и форма челюсти были не те, чтобы возражать. Как ни странно, но «землекопы» Надю словно бы в упор не видели. Может, у них приказ был, или ещё что такое… А руководство, и наше, и археологическое, и сержант Лесли, главный по охране «объекта», не возражали. Что мы осваиваем удобства своего коттеджа – семейным, так сказать, способом.
Первые деньки всё было как бы в новинку – ну, там, и джунгли, и духота, и комары проклятущие с москитами и здоровенными многоножками, вечно норовившими забраться туда, где в них нуждались меньше всего, (Обычно – в ботинок, или за шиворот!) яркие красавицы-птицы, летавшие над нами днём, и орущие в любое время суток. И ужасные вопли и завывания остальных обитателей джунглей, и стрёкот цикад – по ночам. И ещё огромная таинственная пирамида, и мерцающие незнакомые звёзды – я таких больших сроду не видывал! – и здоровенная, словно головка жёлто-зелёного сыра, королева-луна.
Но потом как-то так получилось, что всё вошло в колею, и на всю эту дурацкую экзотику стали обращать внимания не больше, чем на воробьёв, или завывания полицейских сирен – там, дома.
Утром вся наша «профессура» проводила с рабочими группами Боба и Хуча коротенькую планёрку – дескать, где и что копаем сегодня – и с нашей «физической» бригадой: что и где «смотрим». И все расходились по местам: аспиранты и «землекопы» – копать, начальство – руководить и «лично присутствовать», Надя – к кастрюлям и сковородкам, я – в палатку с аппаратурой.
Палатка была здоровенная – наверное, (Впрочем – почему – наверное?!) армейская, человек на тридцать. Да и аппаратуры имелось ничего себе – навалено во всех углах. Буквально повернуться было негде, особенно после того, как мы притащили со склада, буквально выцарапав из лап интенданта, свою.
Ну, это уж потом. Вначале – дай бог, как говорится, было разобраться с добром археологов. С Денни Уотерсом, их «спецом», мы прекрасно поладили, так как он честно и сразу, с очаровательно милой улыбкой признался, что почти ничего в ней не понимает, и довольно трогательно извинился, и попросил меня, не смогу ли я… Настроить, объяснить… Ну и всё такое прочее.
А на своё место он попал, оказывается, по протекции дядьки – какой-то шишки из Министерства Образования, решившей, что мальчику будет полезно посмотреть на мир, а заодно и отдалиться на время от почти ежедневных «тупых» тусовок с «золотой молодёжью», да повзрослеть. В свою очередь, он честно выставил бутылку, и предложил дежурить за меня по ночам – а случалась и такая работа, когда наши Боб и Хуч находили что-то, заслуживающее пристального изучения, или долгого и аккуратного извлечения. Правда, это случалось не часто. Но всё-таки…
Ага, первые несколько дней мне пришлось повозиться: вся их аппаратура была не такой, как наша, и пока я прочухал её и настроил, слегка выбился из сил – даже Надя сказала, что она отродясь не видела такого придурочного любителя железок… Впрочем, ей-то было грех жаловаться. Как, собственно, и всем нам – готовила она превосходно, и первые дни и док, и все наши и не-наши, просто млели, и каждый старался сделать ей приятное – ну, выражал, то есть, своё полное наслаждение пищей, и восторг. Даже Лесли.
Я тоже выражал. И доказывал калорийность рациона, так сказать, действием.
Ничего не скажу – мне было тогда хорошо. Наслаждался я по-полной своей «востребованностью» – сами знаете, как это бывает, когда работа спорится, и, вроде нужная она людям… И быт вполне устроен. Я даже подумывал на Наде жениться. В первые-то дни. Может, это воздух тропиков так влиял? Или её готовка?..