– Так во что же? – уточнила я, на всякий случай заслоняя собой герань на подоконнике.
– Вот в этого, – Танька ткнула пальцем в картинку на обложке, где Карлсон по локоть запустил пухлую руку в банку с вареньем, – толстого обжору.
– И кто у нас будет толстый обжора? – осторожно поинтересовалась я.
Знаю я эти Танькины замашки. Вечно я у неё то жаба из сказки про Дюймовочку (роль Дюймовочки достаётся, конечно, Таньке), то Баба-яга на костяной ноге. Костяную ногу у нас обычно изображает лыжная палка, крепко примотанная бинтом к моему боку. А избушку на курьих ножках – колченогий журнальный стол, накрытый цветастой маминой шалью.
– Обжора буду я! – неожиданно объявила Танька и похлопала себя по тощему, впалому животу.
Из этого я сделала вывод, что мне придётся быть Малышом, и с облегчением вздохнула. Тогда я ещё не подозревала, насколько далеко простираются Танькины коварные планы.
– Так! – сразу же принялась командовать Танька. – Надо сделать мне костюм!
И засуетилась, забегала по комнате, засовывая нос то в мой комод, то в тумбочку. Потом выскочила в коридор, обследовала все вешалки, собирая по дороге урожай вязаных шарфов и меховых шапок. В спальне она заглянула во все шкафы, вытряхнула содержимое папиной полки и принялась рыться в добытом богатстве, как заправский старьёвщик.
– Так! – алчно сверкнула глазами Танька. – Вот это подойдёт!
Папины старые треники доходили ей почти до макушки, их пришлось закатать в десять раз. И ещё три раза обвязать её поперёк папиным галстуком, чтобы штаны хоть как-то держались и не сваливались на пол с тощего Танькиного зада.
Для пропеллера разломали вентилятор. Ломали долго – крепкая оказалась конструкция. Потом ещё дольше пытались пришпандорить его к Танькиной костлявой спине.
– Что делать? – волновалась Танька. – Отвалится же!
Мы перепробовали всё: скотч, бельевые прищепки, канцелярский клей. В конце концов, просто примотали пропеллер к Таньке мохеровым шарфом – всё равно без мотора он крутиться не мог.
На кнопку пришлось извести весь красный пластилин – мы жирно размазали его по Танькиному животу поверх шарфа. Ноги она сунула в папины лыжные ботинки. На голову нахлобучила мамину лисью шапку.
– Карлсон был без шапки! – я всегда дорожила правдой жизни, да и за мамину шапку, оказавшуюся в Танькиных хищных руках, было немного страшновато.
– Это не шапка! – отрезала Танька. – Это парик!
И принялась вертеться перед зеркалом, гордо выпячивая вперёд живот с пластилиновой кнопкой.
– Я мужчина в полном расцвете сил!
По правде сказать, она больше походила на пугало, сооружённое выжившим из ума огородником.
– Теперь ты! – скомандовала Танька.
Я приготовилась было к такой же долгой и сложной метаморфозе. Но Танька лишь слегка взъерошила мне волосы. Даже разрешила остаться в своём платье.
– У нас Малыш будет девочка. Малышка, – хихикнула Танька и велела мне сделать глупое лицо, добавив, что такой балбеске, как я, это будет нетрудно.
Потом она прижала руку ко лбу, закатила глаза и со стоном: «Я самый больной человек в мире!» – рухнула на диван.
На диване стоял забытый поднос.
Чашки подпрыгнули, расплёскивая чай на покрывало. Сухари взлетели к потолку и рассыпались по полу ковром из хрустящих крошек.
– Пустяки! Дело житейское! – успокоил меня Карлсон голосом Таньки. – Сейчас мы немного пошалим!
С этими словами Карлсон-Танька развалился на подушках. Вентилятор под спиной ему явно мешал. Карлсон вертелся и ёрзал, рискуя остаться совсем без пропеллера.
– Ну, чего стоишь? – рявкнул он на меня.
– А чего делать-то, Тань?
– Карлсон, – деловито поправила меня Танька, – не забывай! Видишь, перед тобой самый тяжелобольной человек в мире!
Издав душераздирающий стон, она перекатилась со спины на бок и попыталась содрать со спины вентилятор.
– Все рёбра продавил! – возмутился Карлсон. – Лечи меня давай!
– Чем, Тань?
– Как?! – ахнула Танька. – Книжки читать надо! Там же написано: варенье, печенье всякое там… конфеты…
Варенье! Я выскочила из комнаты, лихорадочно вспоминая, где мама обычно хранит заготовки. Буфет… холодильник… балкон!
Я рванула балконную дверь (хотя мама вообще-то не разрешает), схватила первую попавшуюся банку…
– Это ж помидоры! – отчитал меня Карлсон, скрутив с банки крышку и сунув туда нос. – А я просила… просил…