'Minkowski. Vers une cosmologie. P. 101.
68
закупоренной вазы и звуковые волны, вновь и вновь отражаясь от ее стенок, наполнили бы ее своим звучанием. Или, иначе говоря, это происходит так, как если бы звук охотничьего рога, отсылаемый со всех сторон эффектом эха, заставил бы задрожать в едином порыве ничтожный листочек и мельчайшую былинку, преобразив весь лес в звуковой вибрирующий мир...». «Предположим, — продолжает автор, — что эти элементы отсутствуют: я верю в то, что в таком случае мы увидим, как мир оживает и наполняется (независимо от инструмента, вне его и вне всякого физического свойства) проникающими глубинными волнами, которые, не являясь звуковыми в чувственном смысле слова, тем не менее будут^все равно гармоническими, резонирующими, мелодичными, способными определить любую тональность жизни. И сама эта жизнь будет охвачена резонансом до самых глубин своего существа при контакте с этими звучащими и молчащими одновременно волнами, будет пронизана ими, затрепещет в унисон с ними, заживет их жизнью, сливаясь с ними в одно единое целое». В этом и состоит сущность явления резонанса.
По правде говоря, как мне представляется, Минковский здесь от специфического чувства восходит к неспецифизированной чувственной способности вообще. Я считаю еще более важным отметить метафизическое значение этого эффекта резонанса, или усиления звучания. И на этот раз наша рефлексия должна вернуться к теме бытия-в-ситуации. Используем опять подход, отталкивающийся от пространственной представленности ситуации. Вот, например, неудачно расположенная гостиница. Что означает это выражение, столь парадоксально сочетающее определение пространства с суждением о ценности? В основе его лежит объективная констатация в самом строгом смысле слова: эта гостиница соседствует, например, с кожевенным заводом или котельной. Но, с другой стороны, гостиницу мы не можем мыслить независимой от определенного целевого назначения. Она предназначается для приема путешественников. И когда я говорю, что она плохо расположена, то я хочу сказать, что поселившиеся в ней в силу ее расположения, или ситуации, могут подвергаться шумам или запахам, которые повсюду считаются неприятными. Если мы встречаем пустующую гостиницу, то объясняем это тем, что она плохо расположена (всегда при этом имеют в виду прошлых ее обитателей или возможных в будущем). Но теперь представим себе человека, о котором мы говорим, что он находится в хорошей ситуации. На этот раз мы не имеем в виду пространство. Тем не менее некоторые объективные данные при этом предположены: ну, скажем, этот человек много зарабатывает, он откладывает деньги и т. п. Все это должно содействовать достижению им состояния определенного внутреннего равновесия, хотя связь одного с другим не является неизбежной. Ведь случается и такое: хотя такой-то и находится в хороших условиях, тем не менее он не выглядит счастливым.
В том и другом случае определенные связи, которые на первый взгляд было бы соблазнительно представить как чисто внешние, «ов
69
нутряются», следовательно, обретают некоторое качество и тем самым в свою очередь окрашивают определенный способ бытия или самочувствия.
Вообще говоря, начиная с того момента, как мы имеем дело с миром живого, быть в ситуации — значит быть предоставленным тому-то и тому-то. Но как определить эту предоставленность? В данном контексте я бы до определенной степени реабилитировал дискредитированный термин «влияние». Скудные и весьма смутные указания, даваемые по этому вопросу Ле Сенном1, меня совершенно не устраивают, и мне не представляется возможным подписаться под тем определением, согласно которому влияние есть «переход сущего к существованию». Как это нередко случается, здесь сама структура слова проясняет суть дела лучше, чем его использование, на самом деле деградированное. Если живое существо, в силу того что оно находится в ситуации, предоставлено влияниям, то это в действительности означает, что оно по отношению к ним открыто. Но здесь возникает новый ход мысли. Мы тем лучше понимаем эту открытость, или проницаемость, чем более строго будем ее отождествлять с пористостью. Так, например, что-то проходит через сито или через текстуру ткани. Но такого рода метафора здесь очевидным образом неприменима. Быть может, мы несколько продвинемся вперед, если скажем, что проницаемость в широком смысле слова несомненно связана с определенным недостатком плотности. Кажется оправданным сказать, что то существо больше подвержено влияниям, которое обладает меньшей консистенцией, или плотностью. Прибавим, что эти возможные влияния тем более будут многочисленными или разнообразными, чем большее множество составляющих будет нести с собой природа этого относительно слабоконсистентного существа.
И если воззрения, которые я только что набросал, точны, то тогда было бы резонно предположить, что факт находиться в ситуации, то есть быть предоставленным чему-то (влияниям), неотделим от некоторой расклеенное™ (in-cohesion). Не станем искать здесь связи причины и действия. Лучше было бы сказать, что мы присутствуем в этом случае перед лицом двух аспектов одной и той же реальности. Можно считать, что на самом деле, несмотря на видимость, понятие «расклеенность», или «бессвязность», правдоподобным образом соответствует тому, что можно было бы выразить и положительным образом. И наоборот, связность, или склеенность, которая здесь выступила в форме своей противоположности, может рассматриваться как негативное качество: не выражает ли она в действительности тот характер, который ничего не оставляет другому? Но здесь можно было бы усмотреть и выражение самодостаточности, которая, вообще говоря, рассматривалась философами как отличительная черта наиболее высокой позиции в онтологической иерархии. Во всяком случае, следует избегать смешения двух противоположных полюсов того же
'Obstacle et Valeur. P. 172.
70
самого ряда. По правде говоря, здесь речь идет о том, что имелось бы по ту сторону возможного схватывания в силу своей внутренней скудости. Не станем отождествлять эту гипотетическую лрйгп х>Ъ\1 с абсолютом, который был бы недосягаем для возможных посягательств со стороны другого лишь потому, что он сначала интегрировал бы его сам.
Однако я должен заметить, что на этом слишком нахоженном пути у нас нет никакого шанса достичь цели и что в конце концов мы рискуем даже утратить контакт с теми конкретными данными, из которых исходили.
Если я попытаюсь резюмировать достигнутое нами и перевести во внутренний план те заключения, к которым мы пришли, то буду вынужден сказать примерно следующее: когда я размышляю над тем, что занимаю в мире определенное место, когда я стараюсь выявить, что же представляет собой моя «этость» (ecceite), тогда я вынужден признать, что мои условия живущего делают из меня не только существо, подчиненное объективно устанавливаемым детерминациям, как это понятно само собой, но еще и предоставленное или, если угодно, открытое другой реальности, с которой я вступаю в некоторую связь.
Здесь для нас открывается новая перспектива. На каких же условиях я могу вступить в общение с этой другой реальностью? Я сейчас оставляю в стороне тот факт, что, для того чтобы найти взаимопонимание с другой личностью, я нуждаюсь в языке, который был бы для нас общим, позволяющим нам понимать друг друга. Я ограничусь тем, что подчеркну одно предварительное условие: необходимо, чтобы я смог некоторым образом предоставить во мне место для другого. Но если я полностью погружен в самого себя, в свои ощущения, чувства и заботы, то мне явно будет невозможно уловить, расслышать послание другого. И то, что я только что назвал расклеенностью, предстает в данный момент передо мной как незанятость (disponibilite). Тем самым мы приходим к тому, чтобы спросить себя, а не имеем ли мы основание для того, чтобы принять фундаментальную аналогию между чувственной восприимчивостью живого существа, открытого своему окружению, и незанятостью сознания, способного остерегаться другого.
Если это сближение не совершенно произвольно, то правомочно пытаться прояснить низшее, исходя из высшего, и спросить, не является ли содержание незанятости, или открытости другому, уже некоторым образом предсуществующим в недрах чистой восприимчивости? И поистине, что значит принимать? В этом случае, как и в большинстве подобных случаев, следует исходить, как мне представляется, из самого богатого и полного восприятия, а не из самого бедного и деградированного. Принимать (recevoir) не означает быть пассивным, претерпевать. Это и не просто оказывать прием (accueillir), хотя между тем и другим существует определенная близость, от которой нельзя полностью отвлечься. Глагол «принимать» тем более