В том, что касается творчества, мои заключения не будут сильно отличаться от уже изложенного. Здесь я присоединяюсь к тому, что высказывал в другом месте относительно противоположности тайны и проблемы. Не существует творчества вне определенной тайны, окутывающей творца и источаемой им. И то, что мы зовем творчеством, есть по сути посредничество, в лоне которого, как это увидели романтики3, пассивность и активность объединяются и сливаются воедино. Но не состоит ли величие личности, с этой точки зрения, в некоторой онтологической ущербности? Этим объясняется то, что творец так часто предстает перед нами как такое сущее, которое одновременно и больше и меньше, чем личность.
1935
1 чеканка, тиснение (нем.).
2 Может, следовало бы сказать «предварительного» (примечание 1967 г.). Зи особенно Шеллинг (примечание 1967 г.).
ОТ МНЕНИЯ К ВЕРЕ
Те, кто знакомы с некоторыми из моих произведений, знают, что для меня философская работа, как я ее понимаю, заключается прежде всего в погружении в определенные духовные ситуации, которые сначала необходимо обозначить как можно точнее, с тем чтобы затем рефлексия могла их по-новому раскрыть для нашего внутреннего взгляда. Действуя подобным образом, я хотел бы приступить к проблеме, которую ставит сосуществование верующих и неверующих в нашем обществе.
Нетрудно понять, почему эта проблема встала передо мной и несомненно будет меня волновать в будущем. Я поздно пришел к католической вере. Своими наиболее близкими привязанностями я связан с обществом неверующих; и я лучше, чем многие другие, могу понять их трудности. Отсюда возникает для меня ситуация, не использованная для размышления, ситуация, которая если и служит источником многих трудностей, однако, по крайней мере, стимулирует мысль.
Я начну с одной ремарки, которой я обязан моему другу, преподобному отцу Фессару, великолепным образом развернувшему ее в своем недавно изданном произведении1. Мы ничего не сможем понять в отношении между верующими и неверующими и даже можем дойти до опасной степени фарисейства в его трактовке, если мы прежде всего не постараемся изучить кажущийся совершенно таинственным симбиоз веры и неверия в глубине одной и той же души. Если и есть у верующего какой-либо долг, то это прежде всего отдать себе отчет во всем, что в нем есть от неверующего.
Это наблюдение предстало во всей своей тревожащей ясности моему сознанию в тот момент, когда давление внешних событий становилось почти невыносимым. Я чувствовал приближение катастрофы, где должно было погибнуть все, что мы любили. Я говорил себе: нет причин для того, чтобы не произошло то, что, по нашему мнению, является самым худшим. И тогда я начинал себя спрашивать: что стало с моей верой? Я ее больше не чувствовал; она мне казалась безжизненной и выродившейся в определенное мнение, которое я считал принадлежностью моего мыслительного багажа — и не более. Я спорил с самим собой: не могу же я, однако, позволять себя ослеплять, говорил я себе, существует легковесный оптимизм, к которому я не могу себя
1 «Le dialogue catholique-commuste est-il possible?» Ed. Grasset.
96
принуждать, неисповедимы пути Господни, ничто не может дать мне гарантии, что то, что я люблю, не будет разрушено. В эту эпоху я часто общался с одним католиком, одним из моих друзей. Он был человек чрезвычайно ясного ума, от которого не могла ускользнуть ни одна опасность нашего времени. Его спокойствие начало меня раздражать; я дошел до того, что стал принимать его хладнокровие за безразличие, но потом вдруг подумал: вот где истинная вера, ибо человек этот достиг покоя. Покой и вера неразделимы. К этой взаимосвязи я еще вернусь, так как она кажется мне главным. И я в то же время отдал себе отчет в том, что если я мог распознать в этом человеке веру, то только в той мере, в какой она живет во мне самом. Эта мысль мне принесла большое облегчение. Но воспоминание об этом внутреннем кризисе сохранилось, и особенно запомнилось осознание непроходимой пропасти, разделяющей мнение и веру.
Я хочу обратить внимание читателя на факт, который сам по себе потребует длительного размышления. Мне кажется, что современная мысль склонна смешивать веру и мнение. Действительно, моя вера может показаться мнением тому, кто ее не разделяет в качестве мнения. Благодаря известному феномену ментальной оптики я сам начинаю рассматривать мою веру с точки зрения другого, а следовательно, относиться к ней в свою очередь как к мнению. Таким образом, во мне возникает странная и смущающая меня двойственность: в той мере, в какой я непосредственно живу моей верой, она ни в коем случае не является мнением. Но в той мере, в какой я ее объективирую, я становлюсь на точку зрения того, кто ее представляет себе, но не живет ею. В этом случае она становится по отношению ко мне чем-то внешним — и с этого момента я перестаю сам себя понимать.
Чтобы все это ясно увидеть, важно постараться понять, что же есть, и особенно не есть, мнение.
Само собой разумеется, что большая часть размышлений, следующих далее, имеет прямое отношение к остающемуся непревзойденным платоновскому анализу; я говорю о нем, чтобы больше к этому не возвращаться. Однако их ориентация несколько другая, поскольку их задача — определить мнение в его отношении не к науке, а к верованию и вере. Действительно, именно здесь путаница наиболее возможна.
Оставим в стороне мнения, являющиеся предположениями, касающимися неопределенного факта. Это нам ничего не дает. Но я, впрочем, отметил бы, что первое утверждение, с которого мы начнем, относится именно к этим «предположениям».
Вообще говоря, мнение существует только о том, чего мы не знаем. Но это незнание не различает само себя, не признается себе в качестве незнания. Лучше всего здесь было бы привести пример мнения о какой-либо личности. Можно сразу же обратить внимание, что мы не можем иметь мнения о людях, которых мы знаем очень близко. Это может относиться и к произведениям художников и т. д. Если
4 - 10982
97
меня спросят мое мнение о Моцарте или Вагнере, я не буду знать, что мне ответить: мой опыт здесь слишком богат, мое духовное сосуществование с Моцартом или Вагнером слишком тесно. В любом случае мы найдем подтверждение тому, что мнение формируется только при наличии определенной дистанции, оно по сути своей дальнозорко. Остается узнать, не является ли эта дальнозоркость в определенном отношении близорукостью. Конечно, эти метафоры обманчивы. Но в любом случае, по мере того как наш опыт обогащается, становится более полным, он освобождается от тех элементов мнения, которые первоначально содержал, употребляя их при любом удобном случае.
Посмотрим теперь, какова структура мнения. В действительности она существенным образом подвижна, поскольку, по сути, мнение всегда скользит между двумя пределами — впечатлением и утверждением. Но там, где мнение еще только впечатление, оно не является мнением. Любому из нас, когда его спрашивали о его мнении, приходилось отвечать: «Я имею в отношении этого человека только определенное впечатление, но не мнение», хотя недостаточно критический ум может оказаться неспособным их различить. По-моему, мнение в любом случае отмечено определенным признаком, для которого мне трудно найти обозначение во французском языке, но который соответствует подразумеваемому, по меньшей мере, компоненту фразы: я утверждаю, что... Вообще говоря, это остается невысказанным. Мнение выражается в предложениях, указывающих на ту реальность, корни которой остаются скрытыми. Рефлексия должна выявить эти корни. Она призвана разъяснить это «яутверждаю, что...». Лучшее средство во время дискуссии вывести собеседника из себя состоит в том, чтобы такое разъяснение осуществить, как это делается, когда замечают, что сказанное им принадлежит именно ему. И вообще, когда мы просто говорим о своем мнении: «Это мое мнение, узнай его таким, каким оно есть», то это служит доказательством того, что мы им не слишком дорожим. В этом смысле французский язык удивительно выразителен: tenir а (дорожить чем-то), soutenir (утверждать что-то, поддерживать). Существует солидарность между способом разделять мнение и способом его защиты. Поддерживать какое-либо мнение — это значит защищать его перед кем-то, даже если это ты сам; и с другой стороны, мнение, которое не защищают и которое не может быть защищено, не является действительно мнением. Я убежден, что не существует мнения без ссылки на кого-либо. Между поддерживать и утверждать (pretendre*) существует незаметный переход; впрочем, я не беру последнее слово в его уничижительном смысле, хотя и здесь изменение смысла происходит непрерывным образом.