Речь идет лишь о том, чтобы, когда придет момент углубить понимание того, что же такое трансценденция, не отступать назад к философии объективности, которая не смогла возвыситься даже до восприятия экзистенции и свободы.
Наконец, заметим, что именно в предельных, пограничных ситуациях*, в присутствии, например, смерти, страдания, греха, мы видим таинственный переход от экзистенции к трансцендентному. И я процитирую здесь Ясперса, так как эти слова его существенны для понимания самых сильных сторон его позиции, а также для понимания той тесной связи, которая соединяет его с Хайдеггером. Речь идет об определении, пограничных ситуаций (Bd. П. S. 203). «Ситуации, как, например, ситуация нахождения в ситуациях, ситуация включенности всегда в определенные ситуации, ситуация, состоящая в том, что я не могу жить без борьбы и страдания, что неотвратимо принимаю на себя ошибку или вину, что я должен умереть, — вот что я называю пограничными ситуациями. Они не превращаются друг в друга, но изменяются лишь в своем обнаружении. Отнесенные к нашему уделу (Dasein), они выступают как определяющие. Мы не можем бросить взгляд выше их. В рамках нашего удела мы не видим ничего за их пределами. Они подобны стене, о которую мы бьемся, на которую натыкаемся. Не в нашей власти их изменить, но мы можем лишь их прояснить, не давая им при этом объяснения или же
180
выводя их из чего-то другого. Они неотторжимы от самого нашего удела».
Это подчеркивание роли пограничных ситуаций мне лично представляется сильной стороной философии Хайдеггера и Ясперса* в противовес идеализму, старающемуся их устранить, растворяя в сиропе из чистых отвлеченностей. Платой за такое подслащивание выступает полная утрата контакта с жизнью, с трагической реальностью человека, а также потрясающая неспособность не то чтобы дать ответ на точно формулируемые проблемы нашего драматически напряженного существования, но даже неспособность их понять и доставить тем, кто живет ими, поддержку понимающей симпатии, какой бы скромной она ни была.
II
Наше представление ситуации является существенным образом пространственным. Это — позиция, которую занимают одни вещи по отношению к другим в определенном топографическом порядке. Но если мы захотим определить, что же такое, собственно говоря, ситуация, то мы скажем, что это — реальность, интересующая субъекта как Dasein, отмечающего при этом свои пределы и свое поле деятельности. Это — реальность, которая, будучи конкретной, не выступает ни исключительно как физическая, ни исключительно как психическая, но одновременно как то и другое, и определяет для меня свои преимущества и свои неудобства, помогающие мне или же причиняющие мне затруднения, дающие мне шанс или отнимающие его у меня — или и те и другие сразу. В качестве Dasein, то есть в качестве существа, живущего эмпирически, я нахожусь в таких ситуациях, в которых я действую и побуждаюсь к действию, не отдавая себе в них отчет иначе чем схематическим или частичным образом. Эти ситуации существуют, лишь трансформируясь, изменяясь, обновляясь, и я могу их в чем-то изменить, создав технически, юридически, психически новые ситуации. Эти ситуации связаны между собой, и научное исследование позволяет обнаружить такие связи и постичь их. Так как быть в эмпирии означает быть «в ситуации», то невозможно, причем абсолютно, выйти из одной ситуации, не войдя при этом в другую. Среди этих ситуаций пограничные, или предельные, ситуации — это те, которые в своей сути не изменяются, будучи способными к изменению лишь модуса своего обнаружения. Поскольку они соотносятся с нашим эмпирическим бытием, постольку они выступают как финал и предел. Они не позволяют, чтобы над ними господствовал ум, который их рассматривает (uberschaubar), как мы об этом уже сказали. Скорее они сами выступают как стена, о которую мы ударяемся. Мы можем только их прояснить, но не объяснить, исходя из чего-то другого, чем они сами, откуда бы они возникали как следствия дедукции.
181
Нужно сразу же заметить — и это замечание обнаружит свою глубокую значимость, — что пограничная ситуация не является ситуацией для сознания вообще, поскольку такое сознание, раз оно познает или действует ради определенных целей, рассматривает подобную ситуацию исключительно объективно или же ее избегает, игнорирует, забывает. Эмпирическое существо, взятое как сознание, или не задевается пограничными ситуациями, или же затрагивается ими лишь очень глухо, смутно томимое чувством бессилия, которое оно с собой несет. В самом деле, я в качестве эмпирического существа могу только пытаться избежать пограничной ситуации, заткнув уши, закрыв глаза, чтобы не испытывать шока. И это потому, что я не могу надеяться составить план или произвести расчет, которые бы мне позволили ее избежать. Я могу на нее ответить лишь совершенно другой активностью, которая превосходит плоскость Dasein, то есть данного эмпирического бытия, становясь возможным существованием. Мы становимся сами собой, входя с открытыми глазами в пограничную ситуацию. Она доступна для познания только внешним образом, только поверхностно. Но как реальность она может лишь быть пережита экзистенциально. Отсюда вытекает формула, которую мы должны держать в уме: переживать пограничные ситуации и существовать — это одно и то же (Bd. II. S. 204). Здесь совершается своего рода скачок, посредством которого сознание сообщает себе реальность, актуальность или действительность, историческую полноту.
Следует отметить, что Ясперс прекрасно сознавал и противоположную установку, которую, например, разделял Валери. Я могу, говорил он, противопоставить себя всему, поставить себя перед лицом всего, что угодно, даже моего собственного бытия в удивительно свободной независимости. И тогда я утверждаю себя в моем одиночестве, в моей абсолютной изолированности перед лицом мира. Тогда, собственно говоря, ничто больше не касается меня, я лишь созерцаю все вещи в сознании моего знания о них, становящегося единственной точкой опоры. Я — не более чем воля к познанию в его универсальности. Чистое созерцание, только глаз, только взгляд. Но такое одиночество не может быть пределом, оно обнаруживает в себе другие возможности. Оно есть все-таки взгляд существа, стремящегося к самопреодолению, ищущего свой путь. Даже после этого первого скачка я остаюсь существом, участвующим в ситуациях в качестве возможного существования, существом, которого реальность задевает и в самом глубоком смысле интересует. Второй скачок будет состоять в том, чтобы осознать пограничные ситуации как возможности, задевающие меня в самой сердцевине того, что я есть. Я признаю, что для меня невозможно ни действительно выйти из таких ситуаций, ни совершенно прояснить их, сделав прозрачными. Впрочем, обе эти невозможности взаимосвязаны, если только не совпадают. В самом деле, я могу выйти из ситуации, овладевая ею с помощью знания о ней, только в том случае, если сама эта ситуация для
182
меня ясна, прозрачна (Bd. II. S. 205). Итак, я вижу перед собой мир, который отделяется от меня благодаря моему познанию его, и, с другой стороны, я переживаю существование (экзистенцию), от которого, напротив, я не могу освободиться, его созерцая, но ввиду которого я могу быть или же не быть. Теория экзистенции парадоксальна потому, что она стремится прояснить непрозрачное и пролить свет на него, хотя оно как непрозрачное и не поддается просвечиванию. Впрочем, эта теория не является еще экзистенциальной реализацией. Она рассматривает пограничные ситуации с точки зрения возможного существования, будучи подготовкой к скачку, каковым она сама, однако, не является. И этот скачок — третий — был бы переходом к философской, или философствующей, жизни, в которой философия обретает свое последнее выражение, предельное завершение.