191
пользовать ее, где рисковать и бороться, а где уступить и претерпеть. Решение не вытекает из общих принципов, хотя и без них оно не может быть получено, но следует из исторического существования в его диспозиционности. В противовес предельным, абстрактным и однолинейным представлениям мы являемся такими существами, которые обретают свою реальность и существование в погруженных во время ситуациях борьбы. И наша реальность не имеет ничего общего с тем, что завершено в себе или вневременно.
Теперь нам остается рассмотреть не борьбу за жизнь, власть или могущество, а борьбу за экзистенцию, предоставляющую себя любви. Так как экзистенция реализуется лишь в коммуникации, или общении, а она — в лоне ситуаций, преобразующихся во времени, то имеется чистое созвучие (Einklang) взаимопонимания, могущее быть лишь мгновенным и исчезающим. Тот факт, что уверенность бытия может вспыхнуть только из борьбы, нацеленной на самообнаружение или самораскрытие, составляет для существования пограничную ситуацию, позволяющую ему наиболее глубоко осознать себя, но столь же радикальным образом и отчаяться в себе (Bd. И. S. 242). Говоря экзистенциально, в сфере явления ничто не обладает определенным неизменным значением. Экзистенция кроется в самой борьбе, вскрывающей подлинное бытие, она есть само это раскрытие подлинного бытия в борьбе. Борьба нацелена на истоки, понимаемые не как основополагающая диспозиция природы, но как свобода. И это происходит по ту сторону мира точности, по ту сторону любой объективности. Такая борьба протекает безо всякого насилия. Она не может вестись так, чтобы одна сторона побеждала, а другая испытывала поражение. Победа и поражение являются здесь общими. И под какой бы формой насилие ни вмешивалось (внушение это или давление интеллектуального престижа), оно кладет конец борьбе. Такая борьба возможна только при условии одновременного обращения и против другого, и против самого себя. Экзистенции, которые любят друг друга, буквально прекращают что бы то ни было просить друг у друга. Конечно, нечто во мне хотело бы, чтобы я смог освободиться и от этой борьбы, чтобы я только принимал другого и себя самого безусловно. Но экзистенциальная любовь, поскольку она свершается в длительности времени, не может быть спокойным сиянием душ, светящихся одна другой. Это было бы несдержанностью чувства, скрывающей реальность. Экзистенциальная любовь предполагает жгучее взаимное вопрошание. Нам легче заметить деградированные выражения, которые такая борьба способна породить: диктаторские замашки, иногда допускаемые превосходством ума, пассивность того, кто безусловно подчиняется воле другого, замещение любовной связи в собственном смысле слова жалостью или внешней требовательностью. И случается, что некий вид лжи ее грубо искажает, например, когда один из любовников на самом деле не ищет ничего другого, кроме самоутверждения, или когда, охваченный ненавистью к само
192
му себе, он пытается увлечь и другого вместе с собой на путь саморазрушения. Если взаимности недостает, то борьба, то есть сама любовь, истощается, ослабевает, экзистенция уничтожается.
ВИНА. Любое действие влечет за собой в мировом целом такие последствия, о которых сам деятель и не подозревал. Он трепещет, констатируя эти непредвиденные результаты. Действительно, я принимаю, что мои собственные условия жизни означают труд и страдания других людей. Я живу эксплуатацией, даже если я и оплачиваю моим трудом, моими болями и, в конце концов, моим собственным исчезновением такую несправедливость. Так что же такое эта душа, чистоту которой я намерен беречь? Этбго я не знаю, я отброшен к конкретному сознанию, которое ведет меня и неким образом настаивает на том, чтобы обвинить меня. Чистота души — это истина существования, подлинность существования, которое на самом деле подвергается риску и осуществляет нечистоту в мире, с тем чтобы в непрерывном сознании своей виновности усматривать в осуществлении чистоты лишь бесконечное задание, цель своей временной жизни.
Здесь, как и для страдания и борьбы, разум представляет себе простое решение, состоящее в том, чтобы приписывать каждому, что ему следует приписать. Однако такое абстрактное распределение вины означало бы устранение всякой экзистенциальной реальности. Я не могу действовать без того, чтобы при этом не задевать другого. Значит ли это, что я должен укрыться в неделании? Но не действовать — это все еще действие. И неделание, систематически осуществляемое, само имело бы последствия, это было бы своего рода самоубийством. И если я способен сделать что-то и не делаю, то несу ответственность за последствия моего неделания. И таким способом я избегаю ошибки. Ответственность — это состояние готовности взять ошибку и вину на себя. Однако я мог бы пытаться любыми средствами удержать себя вне пограничной ситуации, заявляя, например: «Вещи таковы, каковы они суть. Я в этом ничего не могу изменить, я не несу ответственность за структуру вещей. И если она делает ошибку неизбежной, то тем самым она перестает быть моей ошибкой». Но тем самым, мы это знаем, я отступаю назад, отступаю от экзистенции. Экзистенция же требует, чтобы я прекратил закрывать глаза на мою виновность, так сказать внутреннюю, или сущностную. И именно на осознании своей изначальной ответственности я должен выстраивать духовную реальность.
В результате этого анализа мы видим, что подтверждается проблематический характер любой эмпирической реальности. В мире никакая законченность невозможна, потому что даже в любви общение предстает перед нами как борьба. Любая реальность, представляющаяся как подлинное Бытие, поглощается и исчезает перед умом, занятым поиском абсолюта. Поиски, вопрошание, Frage (вопрос), Fragwtirdigkeit (сомнительность) — вот слова, которые беспрестанно должны иметься нами в виду. В самом деле, мы повсюду сталки
7 - 10982
193
ваемся с разрывами, разломами, захватывающими некоторым образом предполагаемую целостность бытия. Бытие как Dasein являет собой глубоко антиномическую структуру.
Говоря обобщенно, мыслить и мыслить объективно — это значит быть нацеленным на овладение миром через борьбу с противоречиями и препятствиями, на которые наталкиваются, чтобы затем их использовать. Но характерная особенность антиномий состоит в том, что они не разрешаются и не сглаживаются, а, наоборот, углубляются, когда их ясно мыслят (Bd. И. S. 250). Антиномическая структура Dasein такова, что разрешимы только частные, особенные противоречия и затруднения. В то же время, когда претендуют на утверждение всеобщности и применимости способов их разрешения ко всему целому, то они обнаруживают свою иллюзорность. В таким образом устроенной антиномической структуре Dasein схватывается общая черта пограничных ситуаций, которые мы рассмотрели детальным образом. И в этом непоправимый недостаток данного мира (das hoffnungslose Elend in der Welt). Мы констатируем, что значимое действительно связано с такими его условиями, которые его отрицают (wertnegative Bedingungen). Противоположности здесь настолько глубоким образом взаимосвязаны, что я могу отделаться от того, с чем я борюсь, лишь при условии, что будет затронута сама их полярность, и я в конце концов утрачу то, что я хотел защищать как реальность. Свобода связана с зависимостью, общение — с одиночеством, историческое сознание — с универсальной истиной, а сам я как возможное существование — с обнаружением моего эмпирического бытия.
a) Возможно, что такая антиномическая структура остается для меня как бы прикрытой вуалью, которую я созерцаю как зритель. И тогда я успокаиваюсь, рассуждая об обогащающей значимости этих противоречий, без которых мир и человек потеряли бы свою полноценность. Однако вместо того чтобы существовать в пограничной ситуации, я ее разглядываю извне таким образом, что я при этом ничуть не вовлекаюсь в нее. Я придерживаюсь тем самым антиномической концепции мира.
b) Я могу также закрыть глаза на один из членов оппозиции. Такая установка прельщает рациональной ясностью, подчеркивающей упрощающее суждение, на котором она основывается. Поскольку в отвлеченном смысле я знаю, что такое хорошо, то мне ничего другого не надо, как подводить под этот абстрактный принцип то, что происходит перед моими глазами.
Однако в действительности в качестве существующего я обладаю доступом к самому себе лишь в пограничной ситуации антиномий. Отсюда эта ситуация состоит, несмотря ни на что, в том, чтобы мыслить антиномии, а не увязать в них, как в ловушке, что имеет место тогда, когда я претендую на познание сущего в себе как абсолютного бытия или представляю себе всецело рациональное устройство мира, удовлетворяющее всем требованиям разума. И когда я дей