Оказалось, что она встретила знакомых, целую компанию гребцов; полуголые, багровые от загара, оживленно жестикулирующие, они столпились перед домом архитектора Фурнеза и во все горло обсуждали подробности состязаний.
Два господина почтенного вида, очевидно судьи, внимательно слушали их. Увидев Патиссо, Октавия, висевшая на загорелой дочерна руке одного верзилы, несомненно, наделенного больше бицепсами, чем мозгами, шепнула ему что-то на ухо. Тот ответил:
– Ладно.
И она вернулась к чиновнику, веселая, с блестящими глазами, почти ласковая.
– Мне хочется покататься на лодке, – сказала она.
Обрадовавшись, что она так любезна, он согласился на эту новую прихоть и нанял лодку.
Но она отказалась смотреть на гонки, хотя Патиссо очень этого хотелось.
– Мне хочется побыть наедине с тобой, толстячок.
Сердце его дрогнуло… Наконец-то!
Он снял сюртук и начал грести изо всех сил.
Огромная старая мельница, трухлявые крылья которой свешивались над водой, как бы перешагивала своими двумя сваями через маленький речной приток. Они медленно проплыли под ней, очутились по ту сторону и увидели перед собой очаровательный уголок реки под тенистым сводом огромных деревьев. Маленький приток развертывался, сворачивал, изгибался то вправо, то влево, открывая новые дали и широкие луга с одной стороны и холм, сплошь застроенный дачами, – с другой. Они проехали мимо купален, почти скрытых в зелени, мимо прелестного сельского уголка, где гуляли мужчины в свежих перчатках и нарядные дамы; элегантность этих людей комично противоречила простоте природы.
Октавия радостно закричала:
– Мы тоже потом приедем сюда купаться!
Немного дальше она захотела остановиться в маленькой бухте.
– Поди сюда, толстунчик, сядь ко мне поближе.
Она обняла его за шею и, опустив голову на плечо Патиссо, прошептала:
– Как хорошо! Как приятно на воде!
Патиссо утопал в блаженстве. Он думал о глупых гребцах, которые, не замечая очарования берегов и хрупкой грации тростника, только и знают, что мчатся, пыхтя, обливаясь потом, тупея от напряжения, от кабачка, где завтракают, к кабачку, где обедают.
Ему было так хорошо, что он задремал. А когда проснулся… он был один. Он позвал – никто не откликнулся. Встревоженный, боясь, не случилось ли несчастья, он сошел на берег.
И тут он увидел вдали длинную, стройную гичку, плывущую в его сторону; четверка гребцов, черных, как негры, разогнала ее, и она летела как стрела. Она приближалась, скользя по воде; у руля сидела какая-то женщина… Боже!.. Неужели?.. Да, это она!.. В такт веслам она пела пронзительным голосом песенку гребцов. Поравнявшись с Патиссо, она прервала пение и, посылая ему рукой воздушный поцелуй, крикнула:
– Эх ты, простофиля!