§ 37. Высокая, выспренняя красота, являя бессилие чувственного созерцания, являет могущество разума и, смиряя первое, восхищает последнее до идей бесконечного протяжения, бесконечной движущей силы и длительности, которые исполняют внезапного изумления и поражают одним видом неизмеримости предметов, представляющихся более в простом единообразии таинственной своей сущности, нежели в разновидной игре явлений.
§ 38. Если в кругу выспренней красоты встречаем, с одной стороны, чудесное, возносящее нас над скучным механизмом естественного устройства к сверхчувственному, безусловному порядку вещей, с другой – колоссальное, превосходящее обыкновенную их меру, и если торжественное их появление там и здесь пробуждает в душе великие надежды и располагает к благоговейным помыслам, то подобные виды высокого весьма натуральны там, где разум не дозволяет ограничивать себя в созерцании первоначальной полноты бытия и предчувствует близость божественного.
§ 39. Доблестная красота, являя не только бессилие и ограничения чувственной природы, но и действительные недостатки оной и страдания, дает в живой картине видеть не всецелость бытия, a нравственную силу души, спасающей самостоятельность своей свободы в борении геройских помыслов с искушениями и наветами физического могущества.
§ 40. Она-то в значении ужасной угрожает злом, подобно как в значении патетической или страстной причиняет стремительные, но притом благородные движения, соединенные с сознанием собственного достоинства, а в значении трогательной, колебля душу в продолжение известного времени между удовольствием и скорбью, приводит ее напоследок в состояние умиления.
§ 41. Выспреннее и доблестное состоят в противоречии как друг с другом, так равно и с чувственностью, которую закрывают идеальным своим характером: красота игривая, как относительное равновесие предыдущих, раскрывается в легких и стройных, но по себе значительных формах видимого творения со всеми очарованиями натуральной его жизни, размеренных очертаний и плавных движений и для того, не поражая и не волнуя души никакими сильными страстями, влекущими к чему-либо отдаленному, чуждому, питает в ней чистейшее чувство земного блаженства.
§ 42. Игривая красота миловидна, когда сочетается с мелкими формами расцветающей жизни, и простосердечна, когда обнаруживает натуральные чувствования и мысли невинной, доверчивой и доброхотной души; но то, что оживляет черты, взгляды и движения прекрасной формы беспритворным и легким выражением любви и нежности, есть грация.
§ 43. Что поименованные три вида прямой, или чистой, красоты – выспреннее, доблестное и прелестное – не только могут смешиваться между собою, но и выигрывать еще через удачное смешение и что, следственно, высокое, умеряемое игривым, либо последнее, усиливаемое первым, может являть прекрасное в новых, совершеннейших превращениях, например, великолепного, благородного, трогательно-милого и проч., – сие понятно из общего стремления вещей к безусловному единству.
§ 44. Но есть случаи, в которых и по себе низкое, немощное и дурное может еще нравиться образованному чувству, а именно там, где оно либо представляется безвредным, либо не знает ничего о себе, даже считает себя за противное, либо, наконец, где поражает нас великостью в других отношениях. Сие составляет исключительную черту свободного гения, который чувственно совершенным изображением самых несовершенств умеет косвенными путями доходить до идеальной изящности, обрабатывая смешное, то есть показывая вещь в таких встречах и отношениях, которые приводят ее в неожиданное, но безвредное и притом ощутительное противоречие с ее понятием и назначением.
§ 45. Смешное, основываясь не на гармонии явлений, а на расстройстве оных, то есть на несовершенствах, и приводя одну чувственность в приятное раздражение, само по себе не имеет эстетического достоинства, а получает оное от искусственного изображения, в котором игривый гений, расстраивая действительные формы и отношения, творит при помощи остроумия и фантазии по собственным своим законам целое особенного, характеристического рода и в вольных искажениях дает видеть степень отдаления от идеала прямого, для видов которого не перестает действовать и там, где превращает идеалы.
§ 46. Сия комическая красота, принадлежащая только искусству, состоящая более в форме изображения, нежели в материи, и преимущественно удовлетворяющая требования чувственной природы, есть производная и для того направляется по разностям прямой, превращая либо стройные формы природы, либо произведения доблестных усилий человеческого духа, либо же весь великолепный порядок конечных вещей в мире. Первое есть дело гротеска, второе – пародии, третье – юмора.