Перейдем к вопросу о пользе максим.
1) Как было замечено, максимы полезны при обычных методах обучения наукам на уже достигнутом ими уровне развития; но они мало полезны или совершенно бесполезны для дальнейшего развития наук.
2) Они полезны при диспутах для того, чтобы заставить замолчать неугомонных спорщиков и привести споры к какому-то концу. Я убедительно прошу позволения рассмотреть, не развилась ли потребность в максимах для этой последней цели нижеследующим образом. Школы сделали диспуты пробным камнем человеческих способностей и критерием познания; они присуждали победу тому, за кем осталось поле битвы. Сказавший последнее слово признавался победителем в споре, даже если он не был прав по сути дела. Но таким образом нелегко было решить спор между двумя искусными бойцами, из которых один мог всегда подобрать средний термин для доказательства любого положения, а другой — столь же постоянно, без разбора или с разбором отрицать большую или меньшую посылку. И чтобы, насколько возможно, не допускать переход диспутов в бесконечную цепь силлогизмов, в школах были введены некоторые общие положения, по большей части действительно самоочевидные. И так как их признавали и с ними соглашались все люди, то на них стали смотреть как на общие мерила истины и пользоваться ими вместо принципов (когда участники спора не устанавливали между собой каких-либо других принципов), дальше которых идти нельзя и от которых не должна отступать ни та, ни другая сторона. Таким образом, эти максимы получили название принципов, дальше которых нельзя идти в диспутах, и затем по ошибке были приняты за начала и источник всякого знания, за основание, на котором воздвигнуты науки; ибо когда в диспутах приходили к одной из таких максим, то останавливались на этом и не шли дальше, — вопрос считался решенным. Но я уже показал, в какой мере это ошибочно.
Метод схоластов, которые почитались кладезями знания, по моему мнению, привел к подобному же употреблению максим и в большей части бесед вне школ, к употреблению их с целью заставить замолчать крючкотворов, от дальнейшего спора с которыми простительно отказаться, раз они отрицают эти общие самоочевидные принципы, принятые всеми разумными людьми, когда-либо думавшими об этих принципах. Но польза максим в данном случае сводится лишь к тому, чтобы положить конец препирательству. На деле в таких случаях максимы ничему не научают, ибо это уже сделано посредствующими идеями, которыми пользуются в споре: их связь можно видеть без помощи этих максим, и, таким образом, истина познается раньше, чем выставляют максимы, и раньше, чем аргумент сводят к первому принципу. Люди отказывались бы от ложного довода раньше, чем сумели свести его к максиме, если бы стремились в своих спорах найти и принять истину, а не одержать победу. Таким образом, максимы полезны для борьбы с испорченностью тех людей, которые, будь они искренни, сдались бы раньше. Но метод школ допускал и поощрял людей противиться и не уступать очевидным истинам до тех пор, пока их не собьют с толку окончательно, т. е. пока они не будут вынуждены противоречить самим себе или некоторым укоренившимся принципам, Поэтому не удивительно, что и в обычных разговорах люди не стыдятся того, что в школах считается доблестью и славой, а именно того, чтобы упорно защищать избранное ими мнение о вопросе независимо от того, истинно ли оно или ложно, до последней крайности, даже после того, как его опровергли. Странный способ добиваться истины и познания! И те, кого я считаю разумной, не испорченной ученостью частью человечества, едва ли признают его допустимым для любителей истины и исследователей религии или природы или же для тех семинарий, где [занимаются] лица, долженствующие распространять истины религии или философии среди людей невежественных и необращенных. Я не буду теперь рассматривать, насколько такой способ учения может отвратить умы молодых людей от искренних поисков истины и любви к ней и вселять в них сомнения в самом существовании истины или по крайней мере в том, стоит ли к ней присоединяться. Но я думаю, что, кроме тех местностей, где в школах введена и преподается вот уже много веков перипатетическая философия, не научая ничему, кроме искусства препирательства, нигде эти максимы не считаются основами наук или важным подспорьем для развития знания.