Кшатрии видели, что если при такой социальной организации им была уготована самая важная роль, то основная власть принадлежала жречеству. Они должны были выполнять то, что решали брахманы; их называли царями, но в глазах народа они были на втором месте после священников. Еще более неприятным для них было то обстоятельство, что брахманы служили вечными посредниками между властителями и простым народом и даже их солдатами, между тем как те же брахманы, посредством терпения и отказа от земных радостей, становились отцами Арьяварты, используя результаты работы своих мужественных миссионеров среди аборигенов. Рано или поздно такая ситуация должна была привести к смягчению строгих правил и к расшатыванию брахманской системы.
Брахманы, например, дошли до того, что начали возводить вождей аборигенов в ранг кшатриев; более того, они проявили еще большую терпимость к арийцам этой касты, а именно: давали многим усердным в религиозности и науках право подняться до брахмана. Так можно интерпретировать эпизод с Висвамитрой в «Рамаяне». При этом следует признать, что взамен они оговорили для себя право жениться на дочерях кшатриев и самим становиться царями. Кроме того, становясь зятьями властителей, они не имели ничего против того, чтобы дети от их браков исключались из жреческой касты, следуя закону «деградации». Но привилегии воинской касты, а также царского достоинства, оставались за ними.
Итак, в Древней Индии благосклонно относились к объединению двух каст, а во многих случаях брахманы становились соперниками кшатриев в борьбе за высшую власть «материального» порядка. Было ясно, что сохранение принципов во всей их строгости может поставить под угрозу существование самой системы. Чтобы избежать этой опасности, брахманы призвали на помощь логику, разум и гибкость.
Было введено такое правило: сын от брака отца кшатрии и матери-брахманки не может быть ни царем, ни священником. Он мог стать бардом или царским конюшим. Будучи выродившимся брахманом, он мог стать ученым историком, изучать светскую поэзию, сам сочинять стихи, декламировать их своему господину и собравшимся на праздник кшатриям. В то же время он не имел права изучать литургические гимны и священные науки. Будучи неполным кшатрием, он имел право носить оружие, садиться на лошадь, управлять колесницей, сражаться во втором ряду, но не мог надеяться на то, чтобы самому командовать воинами. Ему была предоставлена большая честь: самоотверженность. Совершать подвиги для своего господина и воспевать его вот был удел такого человека. Его звали «сута». В индийском эпосе нет более мягкого, благородного, нежного и печального персонажа. Это было олицетворение женской преданности в суровом сердце героя-воина.[144]
При всей своей изобретательности такой порядок должен был обернуться беспорядком, и хотя связанные с ним компромиссы были изначально ему присущи, не было сомнения в том, что для его сохранения требовались срочные меры — необходимо было закрыть зияющую рану
на теле социальной системы. Именно с этой целью брахманы придумали класс чандалов, который разрушительным образом завершил иерархию «нечистых» каст.
Град оскорблений сыпался на арийцев-отступников и необращенных аборигенов. Но все они, включая угрозу изгнания из общества и даже смерти, были пустяком по сравнению с тем, что ожидало несчастных детей представите лей четырех узаконенных каст, запятнавших себя запретным союзом. Даже подходить к этим существам считалось постыдным делом, позором, смыть который кшатрия мог, лишь убивая тех, кто был в этом уличен. Им запрещалось входить в города и деревни. Увидев их, любой человек мог спустить на них собак. Колодец, из которого они пили, объявлялся оскверненным. Если они строили себе жилище, его можно было разрушить. Наконец, на земле не было более мерзких чудовищ, на которых с такой силой ополчалась целая социальная и политическая теория. Причем все эти страшные кары были направлены не столько против несчастных чандалов, сколько на их будущих родителей. Надо признать, что если презренная каста и испытывала на себе тяжесть кровавой длани закона, то такие случаи были редки. В данном случае теория безуспешно боролась с мягкими индийскими нравами. Чандалов презирали и ненавидели однако они выжили. У них были деревни, которые можно было сжечь, но их не жгли. Остальные люди даже не особенно сторонились их и терпели их присутствие рядом с собой. Им дали возможность заняться ремеслом. В нынешней Индии такие «нечистые» занятия, как, например, работа мясника, приносят большую прибыль чандалам. Многие из них разбогатели на торговле зерном. Другие играют важную роль в переводческом деле. На более высоких ступенях социальной лестницы можно встретить богатых чандалов — счастливых, независимых от кастовой идеи и уважаемых. Есть индийские династии, принадлежащие к «нечистой» касте, что не мешает им иметь совeтников-брахманов. Следует, правда, отметить, что такой порядок вещей был результатом потрясений, начиная с эпохи вторжений. Что касается терпимости на практике и мягкости нравов перед лицом теоретической жестокости закона, они имели место во все времена.
Появление этой ужасной касты имело серьезные последствия, но я не сомневаюсь в том, что этого было недостаточно, чтобы сохранить в индусском обществе базовую иерархию и стать препятствием для рождения новых каст, по крайней мере в провинциях, которые присоединились к Арьяварте.
В этом смысле брахманы, как и прежде, сделали все, что смогли. Не стану повторять сказанное выше о Бутане и Непале — в других землях произошло то же самое. Тем не менее не надо забывать, что независимо от количества чужой крови в арийцах на той или иной территории арийского элемента всегда было больше в жилах брахманов в первую очередь, кшатриев во вторую, чем у остальных каст, этим объясняется неоспоримое превосходство, которое даже сегодня, после стольких бурных событий, демонстрирует брахманское общество. Если этнический уровень всей системы снизился, то общий беспорядок был только преходящим и временным. Объединение рас внутри каждой касты происходило скорее там, где принципы оказывались слабее; цивилизация испытывала взлеты и падения, но не претерпевала коренных изменений, потому что в каждой категории смешение инстинктов довольно быстро уступало место настоящему единству. Иными словами, сколько было каст, столько и смешанных рас, находящихся в состоянии равновесия.
Категория чандалов отвечала настоятельной потребности в системе, которая должна была показаться особенно неприемлемой для военных. Множество законов и ограничений стояло на пути кшатриев в осуществлении их воинских и властных прав, унижало их личную независимость, мешало им удовлетворять свои страсти и прежде всего ограждало от них дочерей и жен их подданных. После долгих колебаний они засобирались свергнуть иго и, взявши в руки оружие, объявили войну жрецам, отшельникам, аскетам, философам, чьи дела исчерпали их терпение. Таким образом, после победы над зороастрийскими и прочими еретиками, над жестокими невежественными аборигенами, преодолев трудности на пути создания для каждой касты своего русла между берегами закона, брахманы столкнулись с гражданской войной; войной самой опасной, потому что она велась между человеком вооруженным и человеком безоружным.
История Малабара сохранила дату — если не самой борьбы, то, по крайней мере, одного из ее эпизодов. В анналах этой страны рассказывается о том, что большой раскол произошел между кшатриями и мудрецами на севере Индии, что все воины были уничтожены, а победители во главе с Парасу Рамой, знаменитым брахманом, которого не надо путать с героем «Рамаяны», после своей победы укрепились на южном побережье и создали там республиканское государство. Это произошло в 1176 г. до н. э. И ознаменовало начало малабарской эры.
Это поражение брахманов было только одним из эпизодов войны, и таких эпизодов было немало. Все указывает на то, что их противники, почти такие же арийцы, как брахманы, не были лишены способностей и не полагались слепо только на силу оружия. Кшатрии ловко внедрились в самый стан врага, в его теологическую цитадель — для того, чтобы искоренить влияние брахманов на вайсиев, судр и аборигенов и для того, чтобы успокоить свою совесть и оправдаться от упреков в безверии, что было очень важно в такой глубоко религиозной стране.