А вдруг на дороге встретится что то не обычное, мы же, по простоте своей душевной, подумаем, что так и должно быть, поедем дальше и нарвёмся на неприятности. Поэтому пускай посидит рядом, хватит ему в кузове томится, ни чего с его пузырьками и бутылочками там не случится, есть кому приглядеть. Там ещё остались две девчонки, из тех которые одно время работали в рыбном цеху, а сейчас трудятся на ниве наведения порядка и помощи на кухне, Веснин со своим новым другом по фамилии Циммерман, снайпер Торопов и наш главный растениевод Митрохин. Кроме, как приглядывать за ящиками и бочками с рыбой им там заниматься больше не чем, так что дополнительное наблюдение за картонными коробками, от опрокидывания, людям только в радость.
— Вам не кажется Евгений Николаевич, что как то холоднее на улице стало? — спросил я своего попутчика.
— Нет не кажется, я точно знаю, что холоднее. На станции море рядом, поэтому там теплее, а чем дальше будем ехать, тем ближе горы, а на них даже летом снег виден был.
— Что действительно там горы есть?
— Конечно, а вы что же не знали?
— Да откуда? Мы в эту сторону дальше рынка ещё не ездили, я же вам говорил.
— Ну да, припоминаю, как то вылетело из головы, заботы одолели, сами должны понимать, переезд и всё такое. А горы там только начинаются похоже, потому что дальше, почти у горизонта, видны белоснежные вершины, многочисленные хребты, большие и маленькие, и тянутся они на многие сотни километров. Во всяком случае мне так показалось, а как на самом деле не знаю, спрашивать не у кого было, а путеводителей по тем места наверняка ещё не написали. Да вы скоро сами всё увидите.
Интересно то как оказывается, а я думал здесь кругом равнина и у всех есть свой кусочек моря. На самом же деле оно досталось не всем, а только некоторым и этих некоторых я поголовно знаю в лицо. Это получается, что я теперь живу на берегу моря и как дядя Ашот, и тётя Надя могу встречать отдыхающих на вокзале и селить их в свою гостиницу, тем более то и другое в полном моём распоряжении находится. Сбылась мечта идиота, не прошло и полгода.
Странное чувство возникло у меня, на определённом этапе нашего пути. Возникло такое ощущение, что я приехал домой, причём оно было не каким то абстрактным, а чисто визуальным. Вдоль дороги, стали попадаться пустые пластиковые бутылки, алюминиевые банки из под пива, пакеты различных цветов, формы и плотности, и кроме этого кучи с бытовым мусором, прямо возле проезжей части.
— Откуда это всё? — спросил я аптекаря, потому что кроме него такой вопрос задавать больше некому.
— Подъезжаем к самому большому поселению, что мне довелось здесь видеть, что же вы хотите. Всё как везде, где живёт много народа.
— А много это сколько?
— Ну откуда же я знаю, может три тысячи человек, может пять, а может и все десять. Здесь же собрались все те, кто попал сюда с начала века и аж до двадцатого года.
— Подождите минутку, вы говорите до двадцатого. Это что же до две тысячи двадцатого?
— Конечно, а вы что не знали, что среди нас есть и оттуда люди?
— Откуда, вы же знаете, где мы живём.
— Я думал вам всё известно. На Рынке же много сплетен ходит на эту тему, вы же бывали там и не раз.
— Да я что туда приезжал сплетни собирать, у меня дел всегда по горло, не до этого как то — возмутился я.
— Извините, я не хотел вас обидеть. Просто бытует такое мнение, что люди попадают сюда начиная с одна тысяча девятьсот двадцатого года, по две тысячи двадцатый. Правда ни кого из революционеров, лично мне, видеть до сих пор не доводилось, а вот тех кто из последних двадцатых, много видел и с одним даже прекрасно знаком, к нему как раз и еду. Он то мне такую версию и рассказал, потому что после две тысячи двадцатого года, прибывших сюда никто не видел.
Почему то раньше я не задумывался об этом, а тут оказывается есть ограничения по дате заезда, на счёт конечной даты мне судить трудно, а вот самых ранних экскурсантов довелось видеть, только вот я что то запамятовал в каком году они сюда попали, а может и не интересовался. Так что вполне реально, что тот, кто нас сюда запихал, мог установить какие то временные рамки в дате перемещения, но не понятно правда, какой ему в этом интерес. Народ везде одинаковый или почти одинаковый, во всяком случае языкового барьера я, среди своих, не ощущаю, физических отличий тоже мало, хотя я среди наших самый высокий, да и самый здоровый пожалуй тоже. Может конечно так статься, что у меня уже глаз замылился и мне только кажется, что люди сороковых точно такие же, как и люди девяностых. Приедем специально присмотрюсь к физиономиям окружающих, интересно даже, отличаются ли они от моей, к примеру.