Во II в. н. э. начинается эпоха, когда в Германии увеличился приток скандинавов, что стало беспокоить римских государственных мужей. Беспокойством переполнена душа Тацита, и он не знает, чего ожидать от будущего: «Я молю всех богов, чтобы дольше продолжалась не дружба, которую эти народы предлагают нам, а их взаимная ненависть, которой они уничтожают друг друга. Нашему обществу остается лишь надеяться, что фортуна продлит раздоры среди наших соседей».
Однако эти естественные опасения не оправдались. Германцы, соседи империи во времена Траяна, вопреки своему устрашающему виду, оказали Риму неоценимые услуги и почти не приложили руку к его распаду. Не им было суждено возродить мир и создать новое общество. Несмотря на их активность, превосходившую активность граждан республики, они были уже слишком заражены кельтскими и славянскими элементами, чтобы выполнить задачу, которая требовала юных и самобытных инстинктов. Имена большинства их племен бесславно исчезли из истории еще до X в. Сегодня мы знаем очень немногих, связанных с эпохой великих переселений, да и те не относятся к самым славным. Их также охватило римское разложение.
Чтобы найти исток больших нашествий, которые заложили семена нынешнего общества, перенесемся на побережье Балтики и на скандинавский полуостров. Именно этот район самые древние историки справедливо считают колыбелью народов. К нему следует прибавить те восточные земли, которые после исчезновения Гардари-ки Асаланда арийская ветвь готов избрала своей новой родиной. В эпоху, когда мы оставили их, эти народы вынуждены были спасаться бегством и довольствоваться очень малыми территориями. Мы возвратимся к ним в пору их всемогущества и встретимся с ними на огромных просторах, завоеванных силой их оружия.
Римляне вначале столкнулись не с главными силами, а только с теми, которые находились вдоль границ: это было во время войны с маркоманами, т. е. с «приграничными жителями». Траян остановил их нашествие, но победа досталась римлянам дорогой ценой и не была полной и окончательной. Она никак не отразилась на судьбах германцев: они уже дошли до нижнего течения Дуная и пустили корни в самых северных краях, оставаясь самыми чистокровными и активными представителями своего семейства.
Действительно, когда к началу V в. начались массовые нашествия, на сцене появились многочисленные готские племена: по всей линии римских границ, от Дакии до устья Рейна, двигались прежде малоизвестные народы, постепенно ставшие опасными и непобедимыми. Их имена, упомянутые Тацитом и Плинием как принадлежавшие самым северным племенам, казались этим авторам очень варварскими, и они считали народы, носившие их, самыми безобидными для спокойствия Рима. Но они жестоко ошибались.
Как я только что отметил, это были в первую очередь готы, пришедшие в большом количестве со всех уголков своих владений, откуда их изгнал Аттила, которого поддерживали как некоторые арийские или арианизированные расы, так и монгольские орды 9). Империя амалунгов и государство Германариха рухнули под этим страшным ударом. Даже их система правления, более стабильная и прочная, чем у остальных германских народов 10), опиравшаяся на принципы древнего Асгарда, не могла избежать краха, хотя население совершало чудеса храбрости. Несмотря на жестокое поражение, они сохранили свое величие, их цари, принадлежавшие к благородному роду, не выродились, и не потускнело их родовое имя— «амалы», т. е. «небесные», «чистые» 11). Наконец, превосходство готского семейства нашло признание среди германских народов, и этот факт фигурирует на каждой странице «Эдды»: эта книга, составленная в Исландии по мотивам норвежских песен и саг, прославляет главным образом Висигота Теодорика, и эта почести вполне заслуженны. Люди, заслужившие их, стояли выше римлян в Том смысле, что лучше осознавали ценность памятников древней цивилизации и осуществляли благотворное воздействие на весь западный мир. Намного позже последние отзвуки готской славы вдохновляли гордую испанскую знать. После готов почетное место в истории общественного обновления могли бы занять вандалы, если бы они продержались дольше: их многочисленные группы не были чисто германскими, в них преобладал славянский элемент 12). Вскоре судьба забросила их в среду более цивилизованных народов и более многочисленных, чем они сами. Союзы, которые заключались между ними, были губительны для германской основы и чужды первоначальному сочетанию вандальских элементов, поэтому они способствовали еще большему хаосу. Славянская, желтая и арийская смесь в Италии и Испании все сильнее пропитывалась романизированной кровью, приобретая всевозможные меланийские оттенки, распространенные на африканском побережье, и тем самым вырождалась до такой степени, что скоро перестала вообще принимать германский элемент. Ван далы быстро приняли дряхлую карфагенскую цивилизацию, которая испускала дух, и исчезли. Кабилы, считающиеся потомками вандалов, в какой-то степени сохранили свою северную сущность, тем более, что некоторые привычки, приобретенные в результате упадка, ставили их на одну ступень с соседними племенами и продолжали поддерживать равновесие между этническими элементами, из которых они состояли. Но при внимательном рассмотрении оказывается, что у них осталось очень мало тевтонского, зато появилось большое сходство с местными расами. Однако даже эти выродившиеся кабилы были самыми трудолюбивыми, умными и прагматичными из жителей западной Африки.
Лонгобарды лучше сохранили свою чистоту, чем вандалы; кроме того, они обладали способностью неоднократно возрождаться, черпая силы в своих истоках, поэтому их история бьша более длительной и плодотворной. Тацит почти не заметил их на берегах Балтики, где они в то время жили: они еще не вышли из общей колыбели благородных народов. Спустившись затем на юг, они дошли до среднего течения Рейна и истоков Дуная и долго жили там, смешиваясь с местными племенами, о чем свидетельствует кельтский характер их языка. Несмотря на смешение, они не забыли свою родословную и еще долгое время после того, как они поселились в долине По, Проспер Аквитанский и автор англосаксонской поэмы «Беовулф» видели в них древних потомков скандинавов.
Бургундцы, которых Плиний поместил в Ютландии, принадлежали, как и лонгобарды, к норвежской ветви 13); они направились на юг (это произошло позже III в.), долго владычествовали в южной Германии и породнились с кель-тизированными германцами, продуктами предыдущих нашествий, и с другими элементами — кимрийцами и славянами. Их судьба похожа на судьбу лонгобардов, за исключением того, что их кровь сохранилась лучше. Им повезло в том смысле, что начиная с VII в. они оказались под властью германской группы, чья расовая чистота бьша на уровне готов, франкского народа.
Франки, которые в качестве могущественного народа, пережили почти все остальные ветви общего дерева, даже готов, бьши замечены римскими историками только в I в. н. э. Их «царское» племя, Меровинги, обитало вплоть до VI в. на ограниченной территории между устьями Эльбы и Одера, на берегу Балтийского моря, рядом с прежним местом обитания лонгобардов. Судя по географическому положению Меровинги пришли из Норвегии и принадлежали к готской ветви 14). Они приобрели широкую известность и влияние на галльских землях после V в. Тем не менее ни в одной из известных нам генеалогий богов они не упоминаются в связи с Одином, что для германцев служит единственным правом на царское достоинство: так было у готских амалунгов, датских скилдингов, шведских астингов и всех династий англосаксонской гептархии 15). Несмотря на молчание документов, нет сомнений в том, что этому царскому семейству недоставало «божественного» происхождения от Одина, т. е. доказательства арийской чистоты, тем более, что мы знаем, какое высокое место занимали Меровинги среди франков. К сожалению, их высшие титулы не дошли до нас, затерявшись в глубине веков.