Итак, рабство при них было почти отменено. Они ввели промежуточное состояние, при котором сам человек имел право распоряжаться своей жизнью в соответствии с гражданскими и религиозными законами и общественным мнением. Крестьянин получил право на землю, а также право вступать в священные ордены. Ему бьш открыт путь к самым высоким должностям и званиям. Он мог даже надеяться на епископат— более высокое положение, чем генерал в армии по мнению самих германцев. Это коренным образом изменило ситуацию бесправных работников в частных поместьях, а еще сильнее повлияло на тех, кто трудился на королевскую казну. Такие люди могли стать богатыми торговцами, фаворитами князя, даже графами, командующими свободнорожденными воинами. Я уже не говорю об их дочерях, которые иногда, в силу каприза судьбы, возносились на трон.
Самые униженные классы получили звание «колонов». Во времена Юлия Цезаря они были свободными землепашцами, а в семитскую эпоху их положение резко ухудшилось. Феодосии и Юстиниан окончательно привязали их. Им оставили право приобретать недвижимость, но не продавать ее. При смене владельца они переходили вместе с землей к новому. Доступ к высоким должностям бьш для них категорически запрещен. Им даже запрещалось вести тяжбы против хозяина, который мог подвергать их телесным наказаниям. В конце концов им запретили носить оружие и пользоваться им, что считалось в те времена большим позором.
Германское владычество отменило почти все эти правила. При Меровингах колоны имели крепостных работников, и даже противники северных институтов и рас признавали, что положение народа при них было не очень тяжелым.
Деятельность тевтонских элементов в империи в продолжение четырех столетий, с V по IX в., приводила к улучшению положения низших классов во всем романском мире. Это было естественным последствием этнического смешения. С приходом Карла Великого ситуация дошла до такого состояния, что этому великому человеку даже не пришла мысль восстанавливать императорские порядки. Но даже он не смог увидеть, что факты, которые на первый взгляд как будто способствовали реставрации, на деле приводили к самой настоящей скрытой революции, поскольку в обществе устанавливались совершенно новые отношения. И не существовало сил, которые могли бы помешать окончательному взрыву.
Романский мир обрел новую энергию, хотя и не везде в равной степени. Варварство практически исчезло как организм, но его влияние еще ощущалось во многих странах, и оно не было погребено под латинским элементом.
На юге Италии царило смятение, более глубокое, чем прежде. Старое население, остатки варваров, постоянный приток греческих поселенцев, затем массовое переселение сарацинов усиливали хаос. Это была страна, обреченная на власть чужестранцев, с плохо скрытой анархией.
На севере полуострова неоспоримым было владычество ломбардцев. Эти германцы, слабо ассимилированные с романским населением, не могли примириться с мыслью о власти другой германской расы. Поскольку они были немногочисленны, Карл Великий покорил их, но не смог стереть их национальные черты.
В Испании весь юг и центральная часть не принадлежали империи: мусульманское нашествие охватило обширные земли, объединив их под властью халифата. Что касается северо-запада, где жили потомки суэвов и висиготов, в низших слоях населения было намного больше кельтибе-рийцев, чем латинян. Этим объясняется особая печать, которая отличала эти народы от жителей южной Франции.
Аквитанская кровь в силу определенного родства с кровью наваррцев и галицийцев получила большую дозу романского и варварского элемента в сравнении с северной Испанией.
В Провансе и Лангедоке романский слой был настолько значителен, а кельтская основа была настолько подавлена им, что ситуация напоминала центральную Италию, тем более что набеги сарацинов поддерживали там значительный семитский приток. Висиготы, чья кровь к этому времени изменилась, частью ушли из Испании, частью окончательно поглощались в массе местного населения. Дальше к востоку верховодили группы бургундцев и франков, хотя они не были абсолютными хозяевами.
Бургундия и западная Швейцария, включая Савойю и долины Пьемонта, сохранили много кельтских элементов. По правде говоря, в первой из этих стран романский элемент был наиболее сильным, а в других странах слабее: особенно большой приток кельтов из Германии пришел вместе с бургундцами, которые быстро слились с местным населением. Франки, лонгобарды, готы, суэвы и другие германские осколки и даже славяне нарушали этническую однородность этих стран, а вдоль северных границ жители напоминали тех, что оставались в Германии.
Центральная Франция была преимущественно галло-ро-манской. Из всех варваров, пришедших туда, властью обладали только франки. Первоначально население было не так сильно семитизировано, как в Провансе: ситуация здесь больше напоминала верхнюю Бургундию. Из двух германских элементов франки превосходили бургундцев и, несмотря на малочисленность, занимали главенствующее положение.
На западе центральной Галлии расположена Бретань. Слабо романизированное население этого полуострова неоднократно получало приток эмигрантов с большого острова. Бретонцы не были чистыми кельтами, а скорее бельгийцами, т. е. германцами, а с течением времени туда пришли другие германизированные племена. Континентальные бретонцы представляли собой смешанную группу, где преобладал кельтский элемент.
За верхним течением Сены и в землях, которые с одной стороны тянутся до устья Рейна, а с другой до Мейна и Дуная, где восточной границей служит Венгрия, сконцентрировалось население, в котором германские элементы имели неоспоримое превосходство, но были неоднородны. Территория между Сеной и Соммой принадлежала франкам, в значительной степени кельтизированным, с не большой семитизированной романской примесью. Морское побережье сохранило кимрийское название — Пикардия. Во внутренних землях галло-римляне, смешанные с не-встрийскими франками, почти не отличались от своих южных и восточных соседей; однако они обладали большей энергией, особенно северные жители. Чем ближе к Рейну и чем дальше в направлении старых декуматских границ, тем больше встречалось настоящих франков ав-стразийской группы, в которых сохранилось больше германской крови. Здесь находились ее истоки Поэтому, если судить по историческим текстам, здесь находились мозг и сердце империи и ее сила, здесь решались ее судьбы. Любое событие, не инициированное в среднем течении Рейна или его окрестностях, имело лишь локальное значение.
Выше по реке в направлении Баля германские массы все больше кельтизированы и приближаются к бургундскому типу; на востоке, начиная от Баварии, галло-романс-кая смесь пополняется славянскими оттенками, которых еще больше вблизи Венгрии и Богемии, где они уже преобладают, образуя переходную зону между западными народами и народами северо-востока и юго-востока до самой Византии.
Таким образом, западные группы обязаны тевтонскому элементу той силой рассудочности, которой не имели изнеженные народы романского мира. Эта эпоха кончилась тогда, когда варвары увидели в этнической основе, где они занимали ведущее положение, массу, противостоящую им. Они смешались с этой массой и приобрели другие взгляды: теперь их удивление вызывали только новые различия в этой совокупности, частью которых они теперь являлись. Именно в это время романский мир решил, что победа над варварством, которое латиняне считали самым тяжелым последствием германского нашествия, наконец одержана. Вплоть до царствования Карла Великого варварство сохраняло свои внешние формы и проявления. После него материальная форма перестала существовать, и хотя его дух еще оставался, так же как ассирийский и эллинский дух, оно вступило в тяжелую стадию.
Как бы то ни было, повторяю еще раз, его дух не погиб. Этот гений, представлявший сумму всех этнических обломков, продолжал сопротивляться благодаря одному обстоятельству, которое заслуживает упоминания. Речь идет о феномене, противоположном тому, что мы видели в период, когда империя существовала без императора: а в данном случае император остался без империи. Императорское достоинство, в некоторой степени связанное с римским величием, в течение нескольких веков обеспечивало ему внешнюю форму наследника и продолжателя. И опять-таки германские народы, в силу своего упрямого инстинкта, явили новый пример той же логики и той же стойкости, которая отличала их собратьев с берегов Инда, хотя это произошло в иной форме.