Итак, перенесемся в провинции восточной империи, чтобы присутствовать при появлении нынешнего социального устройства. Здесь уже не так отчетливо проявляется сочетание варварства и романского духа: эти два элемента будущего мира начинают проникать друг в друга, и будто для того, чтобы ускорить этот процесс, произошло как бы разделение функций на всем пространстве империи. Повсюду видны ростки слияния, которое не имеет четко определенных национальных границ и искажает суть компонентов, бурлящих в этом котле.
Но это зрелище вовсе не новое для читателя этой книги. Поглощение сильных рас в древних обществах происходило в такие удаленные от нас времена и в таких далеких землях, что нам трудно проследить все его этапы. Иногда мы можем рассмотреть не только окончательные катастрофы, но и кое-какие исторические подробности. История, часто искаженная несовершенной хронологией и мифическими формами, затемненная толкователями, такими же чужими для того или иного народа, как и мы с вами, доносит до нас не факты, а скорее их образы. Более того, эти образы доходят до нас отраженные во множестве зеркал, ракурс которых подчас очень трудно определить.
Зато совсем иная картина предстает перед нами, как только речь заходит о близкой нам цивилизации! С нами разговаривают наши отцы и рассказывают о далеких событиях так, как бы мы сами рассказывали об этом. Читая их рассказы, мы живо представляем сцену, на которой разворачивались события. Нам нетрудно понять то, о чем они говорят, и представить то, о чем они умалчивают, потому что мы сами — плод их деяний, и если мы испытываем затруднения, что касается полного и точного представления о совокупности их дел, если нам не удается проследить все события, почувствовать их логику и вывести следствия, виной тому не скудность сведений, а напротив, угнетающее обилие подробностей. Наш глаз с большим трудом различает и разделяет их, проникает в их суть, поскольку они слишком многочисленны и размыты, и наша главная ошибка заключается в том, что мы пытаемся их классифицировать.
Мы настолько активно соучаствуем в страданиях и радостях, в триумфах и поражениях нашего родного прошлого, что нам плохо удается сохранить непредвзятость, без которой невозможны правильные суждения. Встречая в королевских капитуляриях, в хартиях феодальной эпохи, в ордонансах эпохи административной первые свидетельства всех тех принципов, которые сегодня волнуют наше правительство или вызывают наше негодование, чаще всего мы не можем оставаться объективно равнодушными.
Но такое исследование не терпит ни нынешних страстей, ни сегодняшних симпатий или антипатий. Пусть нельзя не радоваться или грустить вместе с предками, пусть их участь не должна оставлять нас безучастными, необходимо подавить эмоции для достижения самой благородной цели, которая есть поиск истины. От этого выигрывает справедливость и в конечном счете гуманизм. Нас должен интересовать не определенный класс или исторический персонаж, а весь сонм умерших людей; здесь имеет право на существование только отстраненная жалость ко всем, кого больше нет, независимо от того, носили ли они королевскую корону, шлем воина, шапочку буржуа или кепи пролетария. Для того, чтобы прийти к такому безмятежному созерцанию, нет иного средства, кроме как рассуждать о наших предках так же, как мы рассуждаем о чужих для нас цивилизациях.
Исходя из принципов данной книги, новая цивилизация должна была явить свои первые формы там, где смешение варварства и романского духа затронуло, во-первых, самые чистые элементы, во-вторых, элементы, больше всего проникнутые эллинизмом, тем более, что последние как раз и заключают в себе истоки имперской цивилизации. В самом деле, три территории доминируют в моральном отношении, начиная с IX по XIII в.: верхняя Италия, среднее течение Рейна и северная Франция.
В верхней Италии ломбардская кровь сохранила энергию, неоднократно подпитываемую франками. Поэтому страна имела достаточно сил для будущего. С другой стороны, местное население содержало в себе достаточно эллинских элементов, и поскольку оно намного превосходило по численности завоевателей-варваров, слияние приводило его к еще большему росту. Там сохранилась и стала быстро развиваться римская административная система. Города — Милан, Венеция, Флоренция — приобретают такое большое значение, какого давно не знал ни один город в других местах. Их устройство в чем-то напоминает абсолютизм античных республик. Военная власть ослабляется, германская королевская система — всего лишь прозрачная и непрочная ткань, наброшенная на общество. Начиная с XII в. феодальная знать почти полностью исчезает со сцены, ей на смену приходит буржуазия, восстанавливается императорское право, возрождаются науки, расцветает торговля, и вся ломбардская лига переживает невиданный расцвет. Но при этом не надо забывать, что тевтонская кровь, которую инстинктивно презирали все народы, пытающиеся вернуться в романский мир, — это именно то, что придает им силы. Она с каждым днем теряет свои позиции, но все еще существует, о чем говорит долгое сохранение индивидуального права даже среди духовенства.
По ломбардскому типу, с разными вариациями, формируются многочисленные государства. Кстати, этот же тип мы видим в провинциях Бургундского королевства, в Провансе, Лангедоке и южной Швейцарии, хотя там нет ломбардского блеска. Обычно там варварский элемент слишком слаб и не в состоянии придать энергию романскому духу 1). В центральной части и на юге полуострова он почти отсутствует, поэтому мы наблюдаем там бесплодные волнения и жалкие конвульсии. Тевтонские набеги носили эпизодический характер на этих землях и только усиливали этнический беспорядок, который не могли исправить греческие и сарацинские поселенцы. Одно время норманнское владычество привело к неожиданному расцвету цивилизационного духа в самой южной части полуострова и в Сицилии. К сожалению, этот живительный поток скоро иссяк, и императоры дома Хо-хенштауфен пожинают его последние плоды.
Когда в XV в. германская кровь почти перестала распространяться в массах верхней Италии, страна вступила в стадию, которую пережила южная Греция после гражданских войн. Она поменяла свою политическую жизнестойкость на развитие художественных и литературных способностей. В этом смысле она достигла высот, каких никогда не достигала римская Италия, всегда поклонявшаяся афинским образцам. Но успех продолжался недолго, как и во времена Платона: не прошло и сотни лет, как возобновилась агония всех способностей. XVII и XVIII вв ничего не добавили к славе Италии, но лишили ее многого.
На берегах Рейна и в бельгийских провинциях романские элементы численно превосходили германские. Кроме того, они были значительно больше пропитаны прагматичностью гельтов, чем аборигены Италии. Местная цивилизация шла в направлении, соответствующем причинам, которые ее породили. В смысле феодального права императорская система бенифиций оказалась малоэффективной, и связь землевладельцев с короной всегда была очень слабой, между тем как независимые доктрины древнего германского законодательства еще долго поддерживали у владельцев замков свободу и независимость. Рыцари Хай-наута и Палатината до XIV в. считались самыми богатыми, гордыми и независимыми в Европе. Их непосредственный сюзерен, император, имел мало власти над ними, а второстепенные принцы и князья, кстати более многочисленные, чем в провинциях, были бессильны подчинить их. Тем не менее и там усиливался романский дух, потому что романский мир был слишком велик, и в конце концов им пришлось, с великой неохотой, признать главные принципы права Юстиниана. Тогда феодальная система потеряла большую часть своих прерогатив, хотя сохранила их в достаточной мере для того, чтобы революционный взрыв 1793 г. потряс эти страны сильнее, чем другие. Без внешней поддержки остатки феодальной организации еще долгое время сопротивлялись в западных районах.