Я склонен думать, что иногда, в самый разгар таких потрясений, на некоторое время, подобно солнечному лучу, появляется мудрая и устойчивая власть и функционирует на благо народов; но это длится недолго, и так же, как противоположная ситуация не приводит к смерти нации, так и светлое исключение не обеспечивает жизнестойкости. Для этого необходимо, чтобы эпохи процветания случались чаще и продолжались дольше. И если справедливые системы правления редки сегодня, то они появлялись не чаще и прежде. Я бы добавил, что даже самые благополучные из них омрачены противоречивыми мнениями и спорами. Разве все историки оценивают правление Вильгельма Оранского как эпоху процветания для Англии? Разве все восхищаются Людовиком IV Великим, без всяких оговорок? Напротив. В хулителях недостатка нет, и они не во всем неправы, однако это было самое упорядоченное, самое плодотворное время в прошлом Франции и ее соседей. Времена хорошего правления настолько редки, насколько противоречивы, когда они все же случаются. Политическая наука, самая высокая и тернистая из всех наук, настолько субъективна, что нельзя, положа руку на сердце, объяснять гибель народов плохим правлением. Благодаря небу, они издавна привыкли к этому злу, которое даже в своих экстремальных проявлениях все же гораздо предпочтительнее, чем анархия. Это факт доказанный, и тщательное изучение истории показывает, что зачастую плохое правление, развращающее народ, оказывается лучше, чем предшествующее.
Примечания
1. Надеюсь, всем ясно, что речь идет не о политическом существовании какого-то центра власти, но о жизни целого общества, о долговечности цивилизации.
ГЛАВА IV.
О том, как понимать слово «вырождение»; о смешении этнических принципов и о том, как формируется и распадается общество
Если читатель правильно понял все "вышесказанное, он не сделает вывод, что автор не придает никакого значения болезням социального организма и что плохое правление, фанатизм, безверие представляют в его глазах ничего не значащие факторы. Конечно же, у моих мыслей совсем другое направление. Я, как и все, признаю, что нет ничего хорошего, когда общество страдает от этих недугов, и что все заботы, все труды и усилия, предпринимаемые для того, чтобы избавиться от них, не пропадают даром; я просто утверждаю, что если эти дезорганизующие элементы не вызваны более сильным разрушительным принципом, если они не являются следствием скрытого и более страшного зла, можно быть уверенным, что их удары не будут смертельны, что после более или менее продолжительного периода страданий общество выйдет из него, возможно, обновленным и более сильным.
Приведенные примеры мне кажутся достаточными, хотя их число можно приумножать до бесконечности; именно по этой причине здравый смысл инстинктивно чувствовал истину. Он понял, что по большому счету не стоит придавать незначительным явлениям первостепенного значения, что следует в другом месте и более тщательно искать причины жизни и смерти, управляющие судьбой народов. Поэтому, независимо от обстоятельств благополучия или недуга, ученые начали рассматривать конституцию общества саму по себе и склонны допустить, что никакая внешняя причина не является смертоносной до тех пор, пока разрушительный принцип, рожденный в недрах общества, неотделимый от общества, не приобретает достаточных масштабов; и, напротив, как только этот разрушительный фактор проявляется в полной мере, гибель народа предрешена, даже если у него самое лучшее правление на земле. Это напоминает истощенную лошадь, падающую на ровной дороге.
Приняв такую точку зрения, мы делаем шаг вперед и выходим на почву, более философскую, чем раньше. Действительно, Биша не надеялся открыть большую тайну общечеловеческого существования; изучая внешние обстоятельства, он искал ответы в самой сути человека. Только таким путем можно сделать открытие. К сожалению, эта здравая мысль была результатом работы инстинкта и не продвинулась в своем логическом развитии, поэтому потерпела поражение при первых же трудностях. Исследователи вскричали: «Да, в самом деле, причина распада социального организма находится в нем самом, но в чем заключается эта причина?» В ответ они услышали: «Вырождение». Нации умирают, если они состоят из вырождающихся элементов. Ответ был точным - и этимологически, и во всех отношениях; надо было лишь определить, как понимать термин «выродившаяся нация». И вот здесь лежит камень преткновения: «выродившимся народом» назвали народ, который утратил исходные добродетели отцов-основателей в результате дурного правления, злоупотребления своими богатствами, фанатизма или атеизма. Как же все это знакомо до скуки! Получается, что нация гибнет под ударами социальных болезней, потому что она выродилась, и она выродилась, потому что погибает. Этот «круговой» аргумент доказывает лишь, что наша наука социальной анатомии находится в детском возрасте. Я склонен думать, что народы гибнут потому, что они выродились, а не по иной причине; они делаются окончательно неспособными пережить внешние удары, удары злосчастной судьбы, не могут подняться на ноги и корчатся в агонии. Если они умирают, то лишь потому, что не обладают перед лицом опасности той силой, которая отличала их предков, одним словом, они выродились окончательно. Повторяю, это очень удачное выражение, но оно Нуждается в пояснении и осмыслении. Как и почему теряются жизненная сила? Вот вопрос, который следует задать. Как происходит вырождение? Вот что надо объяснить. До сих пор ограничивались терминологией, не вникая в смысл. И ниже я попытаюсь сделать следующий шаг.
Итак, я считаю, что слово «вырождение» применительно к народу должно означать и означает, что этот народ уже не имеет тех качеств, которые имел прежде, т. к. в его жилах течет другая кровь. Скажем по-другому: сохранив прежнее имя, он не сохранил расу, к которой принадлежали его основатели; наконец, человек упадка, называемый «выродившимся» человеком, есть продукт, отличающийся с этнической точки зрения от героев великих эпох. Хорошо, если бы.он оставила себе хоть часть своей сущности, однако чем больше он вырождается, тем быстрее эта сущность исчезает. В нем уже преобладают гетерогенные элементы, они-то и составляют совершенно новую национальность, причем новую в худшем смысле; он уже не принадлежит к тем, кого все еще считает предками — разве что отдаленно напоминает их. Он вымрет окончательно, а вместе с ним и его цивилизация. Это произойдет, когда первородный этнический элемент окажется настолько разбавленным примесью чужих рас, что виртуальность этого элемента уже не имеет существенного значения. Разумеется, нация не исчезнет в физическом или абсолютном смысле, но практически ослабнет до такой степени, что вырождение можно считать завершенным со всеми его признаками.
Если мне удастся доказать эту теорему, значит, я вскрыл суть вырождения и объяснил смысл этого слова. Показывая постепенное изменение сущности нации, я в какой-то мере размываю ответственность за упадок: она уже лежит не на сыновьях, а на племянниках, затем на кузенах, затем на более дальних родственниках, и когда окажется, что в момент своей гибели тот или иной народ несет в своих жилах очень малую часть крови отцов-основателей, будет достаточно понятно, почему гибнут цивилизации, переходя из рук в руки. Одновременно я затрагиваю еще более дерзкий предмет, нежели тот, что рассматривался в предыдущих главах, а именно: существуют ли между человеческими расами действительно серьезные различия «врожденного» характера и можно ли их определить качественно?
Чтобы не терять времени, начну с рассуждений, касающихся первого пункта, а второй прояснится по мере их изложения.
Моя мысль станет более понятной, если я сравню нацию, любую нацию, с человеческим организмом. Физиологи считают, что он постоянно обновляется во всех своих составных частях, что в нем происходит нескончаемая трансформация и что по прошествии определенного времени он содержит в себе малую толику того, что исходно составляло его основу: в старике почти ни-чего не остается от человека средних лет, в последнем мало остается от подростка, а в подростке — от ребенка; таким образом, материальная индивидуальность поддерживается только внутренними и внешними формами, которые видоизменяются, уступая место другим, мало похожим на прежние. Единственная разница между человеческим организмом и нацией, на мой взгляд, заключается в том, что в последней формы уничтожают друг друга и исчезают с невероятной быстротой. Возьмем народ, или, лучше сказать, племя, в тот момент, когда оно, поддавшись инстинкту жизнестойкости, придумывает себе законы и начинает играть какую-то роль в этом мире. При этом по мере роста его потребностей и его сил оно вступает в неизбежный контакт с другими семействами, и ему удается присоединить их к себе силой или мирными средствами.