К скатерти, укрывшей стол, отвратительными жирными пятнами прилипла газета, не дававшая упасть едва полной бутылке.
«А-а-а! Вот она, причина плохого самочувствия», — — скривился Саша, и с отвращением взял посудину в руки.
По усвоенному в лихих девяностых правилу, следовало запомнить марку и никогда больше не покупать паленую гадость.
Но водка индифферентно назвалась «Водкой», этикеткой доказывая полное соответствие забытому общесоюзному стандарту ГОСТ 239-38[1]. Никакой защиты от подделки, и на горлышке остатки сургуча, а под столом звякнуло стекло, как бы деликатно намекая – одной здесь не обошлись.
«Черт, пора завязывать», — прошептал Панов незнакомым голосом.
Но если можешь двигаться, а голова не болит, то похмельный синдром во второй стадии. После – беда, гарантированно расшатанный на день-два организм. А рядом нет ни рассола, ни кефира и за дверью – черт те что!
Придется рискнуть, медлить нельзя.
«Эх, сгорел сарай, гори и хата!», — сморщившись, Саша быстро раскрутил в поллитровке остатки жидкости и влил ее прямо в горло. Слезы-звезды брызнули из глаз.
«Эндорфины – все, что надо человеку для счастья».
Ожидаемо в животе забурчало. Через пару минут голова Панова прояснилась, а передаваемая в мозг картинка, обрела резкость.
Под фуражкой на стене криво висела портупея. Гимнастерку c черными петлицами и одинокой капитанской «шпалой» кто-то небрежно забросил на сетчатую полку.
Панов машинально почесал грудь под нательной рубахой, и навел мутноватый взгляд на свободный от одежды крюк.
По сценарию фильма Германа «Двадцать дней без войны», ему полагалось висеть на одном гвозде и покачиваться в такт стуку колес поезда.
Он мотнул головой. Бред какой-то! Мысль о грубой шутке Панов немедленно отбросил, прикинув, сколько стоит такая реконструкция. Невероятно, что друзья или жена так легко бросили деньги на ветер.
Жизненный путь Саши Панова никто не считал тернистым и слишком заковыристым. Многие получали погоны в армии, а заканчивали карьеру в органах. Взять хотя бы министров обороны. Обратных фактов Панов не знал, не видел, не слышал, и знать не хотел.
К черту, наболело!
Полковник вышел в отставку в неполные сорок, прослужив чуть больше двадцати лет, что совсем не мешало получать пенсию за четвертак. К прослуженным годам Родина щедро добавила «льготные» – время, когда день считают за полтора, два, а, иногда, и за целых три.
Вот только день за три сулил нетренированному организму военную психотравму. Попутно, неминуемую дезадаптацию в обществе людей, ставших электоратом равных возможностей.
После девяти лет службы на Каспии и во Владивостоке Саша попал в нирвану. Вернее, испытал другое состояние души, переведясь на непыльную должность в Главном штабе. Два выходных в неделю! А Козловский переулок отставным морякам на заметку! Был там сувенирный ларек, доступный каждому, открывшему заветную дверь.
Заманчиво кипела столичная жизнь. Потихоньку забывался древний артиллерийский катер, сданный новым суверенным государством на металлолом. Кораблем-призраком казался и ржавеющий у стенки громадный «каютоносец», бывший в девичестве разведывательным кораблем «Урал» 1941-го проекта c пугающей супостата ядерной установкой.
Не снились и сослуживцы, давно озабоченные не службой, а проблемой «как накормить семью». Море все больше любили с берега, непокорным океаном грезились на картинах маринистов, обильно развешанных в коридорах огромной плавучей офицерской гостиницы.
Но в Москве привычная жизнь гораздо быстрее летела в тартарары. Страна яростно боролась с темным прошлым, стремясь в светлое будущее.
Рушились идеалы. Становились негодяями старые кумиры. Люди, которым мама всегда давала деньги только на мороженое, теперь покупали на них алюминиевые заводы.
Политики, выбирали путь, куда вести Россию, поочередно надувая то щеки, то ягодицы. Красота принялась спасать мир, а перестрелки делать его чище.
Жалованье офицера с «пособия по безработице» сползло до милостыни, щедро выдаваемой в финчасти раз в два-три месяца. Наступила долгожданная пора односторонней разрядки и выгодной дружбы. Одни пилили ракеты, другие за это им давали сникерсы. Ребята с Запада следовали совету Бисмарка: "никогда не воевать с Россией, а дожидаться ее внутреннего распада"[2].
Потом начался исход. Люди дождались квартир и бежали со службы. Устроившись, звали к себе друзей. Предлагали место и Панову, умел человек многое по механике и с электроникой дружил. По крайней мере, никто из знакомых музыкантов его поделки не ругал.
1
Бутылки с водкой имели на этикетке простую надпись «Водка» и указанный ГОСТ. Про «фирменную» или «марочную» водку того времени отписано ниже
2
«При нападении на сегодняшнюю Россию, мы только усилим ее стремление к единству. Ожидание того, что Россия нападет на нас, позволит дождаться ее внутреннего распада. Чем меньше внешних угроз, тем быстрее она скатится в тупик» Отто фон Бисмарк. Вольный перевод автора из «Die Grosse Politik der Europaischen Kabinette 1871–1914». Том 6, документ от 3 мая 1888. Спасибо craber.livejournal.com за наводку.