Однако, в новых приказах и инструкциях сквозила назойливая двойственность. О той морали, внушенной родителями, вспоминалось лишь в родном Фатерлянде, а на войне, как на войне.
Жестокость необходима. Вовремя и грамотно проявленная, она дает поразительный эффект, уменьшая потери. Но всякая акция должна неизменно проходить под контролем командования.
Случаи, когда разгоряченные боем солдаты приканчивали пленных, неизбежны. Но они должны немедленно пресекаться, иначе командиру грозил полевой суд.
Неконтролируемая бесчеловечность превращает армию в банду патологических убийц, способных воевать лишь с себе подобными ублюдками, а метко стрелять — только по беззащитным. Участие в акциях устрашения не укрепляет, а разрушает психику.
Вермахт победоносен, пока превосходит врага не только организацией, но и железной дисциплиной. Но сегодня из Европы они вторгаются на варварский Восток, несколько тысячелетий уважавший одну жестокость и силу. Азиаты! Насилие против них есть благо для будущего.
Немцев слишком мало для этой зараженной жидовским большевизмом страны. Чтобы победить, надо сразу внушить страх и ужас. Позволено все. Проявление солдатского товарищества с врагом тут не допустимо. Все равно, они начнут стрелять нам в спины.
Никто особо не возмутился. Лишь выразили беспокойство возможным падением дисциплины, и прикинули время, когда до умов солдат дойдет новая установка.
— Все, господа я закончил, дальше можете общаться, но, простите, без меня.
Кон захлопнул папку и сунул ее в портфель. Документы предназначены только для офицеров, а приказ о вторжении и необходимые инструкции солдатам зачитают сразу, как стемнеет.
— Эрих! Останьтесь с нами! Зачем торопиться?
— У меня скоро будут гости, — улыбнулся гауптман и посмотрел на часы. Личная карьера занимала Эриха теперь больше, чем собственный батальон. Может визитеры объяснят, почему его не наказали?
— Секунду! Памятный снимок! — вмешался доктор. Беккер считал себя летописцем батальона и желал запечатлеть на «лейку» все значимые события. Впрочем, фотоаппарат носили многие. Они меняли будущее Германии, делая ее великой державой, и каждый мечтал увековечить свою роль в истории, хотя бы и в личном альбоме.
— Хорошо, только пять минут.
Офицеры встали около стола, на котором неутомимый ветеринар выставил табличку с аккуратно выведенными цифрами «21.6.41».
Час назад в разведбатальоне зазвонил телефон, предвещая новую встречу с тем пожилым господином из абвера. Да, он тогда прошлый раз хорошо набрался, но происшествие никто особо не заметил и даже не попрекнул.
Каттерфельда вместе с командиром батальона пионеров [502]и начальником штаба полка, назначенного первым к переправе через Буг, гауптман встретил на наблюдательной вышке, за последние три дня наращенной еще на пять метров.
Гости расстелили карту и, сверяясь с местностью, стали что-то на нее наносить. Перед Эрихом постепенно возникала подробная схема русской обороны.
— Ваш русский друг довольно занятная личность. На вашем месте, я бы уступил ему девушку, — усмехнулся барон, — Похоже, он это заслужил.
— На каком месте? — решил уточнить гауптман.
— Сначала вам придется научиться пить по-русски и постоянно закусывать. Иначе вам никогда не сделать карьеру в этой компании.
— Это что, все он? — поразился Кон, кивая на карту, — Неужели вы доверяете прохвосту?
Теперь Каттерфельд посмотрел на гауптмана, словно доктор на умственно отсталого больного. Эрих непроизвольно залился краской, думая: вот, что значит обер-лейтенант абвера. Как оказалось, погоны значат далеко не все. Рыцари плаща и кинжала не имеют высоких званий, но с их мнением считается даже полковник.
— Конечно, нет, — ответил барон, — Что мы о нем знаем? То, что Ненашев когда-то жил в Германии, неглуп, тактически грамотен, умеет играть на самолюбии собеседника и очаровывает манерами прекрасных польских дам. Я бы даже сказал, что он агент ОГПУ.
Тот, кто видел вареных раков, сможет представить цвет лица гауптмана. Иносказательно ему объяснили все.
— Думаете, дезинформация?
— Возможно, — абверовец пожал плечами и иронично продолжил — Но поясните мне, зачем настолько одаренная личность присутствует в окопах, зная, что его лагерь сметут артогнем?
— Боится?
— Вам следует учить историю России, — пряча в седеющие усы улыбку ответил барон, — Там никогда не любили власть, но большевики чем-то очень хорошо досадили Ненашеву или его родителям.
— Хотите сказать, он думает, что мы вернем ему все?
— Пусть думает. А вам стоит научиться разговаривать с потомками русских дворян. В тот вечер я был далеко не на вашей стороне. Как раз такие люди, как Ненашев, очень нужны рейху. Или хотите сами взять в руки палку и кнут? Вам же внушали, какой поступок отвратителен для свободного человека!
Гауптман, понимая правоту, промолчал. Меньше всего он желал видеть эту человекоподобную гориллу в союзниках.
Так за что же он его ненавидит?
Верно! До сих пор он исполнял черновую работу, а сливки снимали другие. Такие же наглецы, как русский капитан. Да, на его груди ленточка креста второго класса. Но как хотелось самому благородно принять саблю от умудрившегося сохранить в лесах какой-то лоск польского майора. И по-дружески предложить французскому полковнику коньяку, глядя, как его галлы уныло бросают в кучу оружие. Красиво чокнуться, кивая сочувствующе на горький возглас: «мы под Верденом не допустили такого позора».
Зависть, вот на какую мозоль давил Панов. Маленькому человеку в рейхе постоянно внушали его значимость, «наци» дают гарантию и «народ и партия едины». Не кривите лицом, читая «Правду» в марте пятьдесят третьего. Власти окончательно надоел аскетизм и они тоже хотели быть, как все.
А пока гауптман все более неуверенно возражал:
— Мы и так знаем, где находятся оборонительные сооружения русских…
— И схема огня для вас новость? — зло одернул его командир полка. Как раз его солдатам предстояло действовать в составе штурмовых групп, и не нужно лишних потерь.
Все верно. Кон действует, как разведчик, но не полезет под проволокой, желая добыть «языка». Его задача — войти в соприкосновение с врагом, узнать его силы, отойти и дать дорогу парням, способным сломить любое сопротивление. Но ничто не мешает людям гауптмана действовать с инициативой.
— Что на это скажете? — Каттерфельд показал на значки двух артиллерийских батарей в роще, — Авиаразведка смогла их засечь лишь по подсказке капитана.
— Ложные позиции! — пытался не сдаться Кон.
Что-то странное связывало его теперь с капитаном Ненашевым. Он одновременно и не хотел его видеть и хотел, но лишь заплатившего за все, что он сделал. «Так, к черту все», поднималась в нем постепенно затмевавшая разум волна.
— А почему они находятся прямо напротив главной переправы? — вмешался командир пионеров. Батальон саперов не носил красные галстуки, а ими официально обзывался в вермахте. Штурмовые первопроходцы из них часто опережали пехоту.
— Ничего лучшего пока нет, — подвел итог абверовец, — Как говорят русские «на безрыбье раком рыба». Прошу принять информацию к сведению.
— В час дня там прошло увольнение в город. Первое, по нашему журналу наблюдений, единицы большевика остались в лагере, — сообщил Эрих.
Да, впрочем, что на него нашло? Общее обязательно должно преобладать над личными предпочтениями. Обязанность, нет — долг офицера сохранить жизнь немецких солдат.
Каттерфельд и штабной офицер переглянулись. Существенный факт.
— Вот как, — задумчиво произнес абверовец, — но вечером он обязательно должен пройти проверку.
Что это за проверка, гауптману не пояснили, как и не рассказали все, что нашли в сообщении Ненашева.