Лев не знал, как не знал никто, как долгими тоскливыми часами за роялем его дочь молила судьбу сжалиться над ней и сделать так, чтобы ей не надо было больше играть.
Иногда вечером, усталая, не в силах выдавить из рояля ни звука, Элеонора грустно перелистывала ноты невыученных произведений. Мать подходила к ней и умоляла продолжить усилия, ласково гладя по уставшим пальцам.
- Еще немного, моя девочка, и все получится. Нужно только еще чуть-чуть постараться.
От этих слов у Элеоноры вырастали крылья.
- Конечно, мамочка, - шептала она и вновь садилась за рояль.
Льва, безусловно, радовали успехи Элеоноры, но иногда он ловил себя на мысли, что лучше бы его дочь стала обычной учительницей музыки и женой приличного еврея. Элеоноре исполнилось восемнадцать, она посещала занятия в консерватории, брала частные уроки у нескольких ведущих педагогов и проводила все свободное время в изнурительных, долгих упражнениях за фортепьяно.
Когда он заговорил с женой о возможном замужестве Элеоноры и предложил подыскать ей подходящую партию, с Шейлой случилась истерика. Привычное самообладание изменило ей, и Лев впервые услышал, как наружу вырвался ее истинный, властный и непримиримый голос:
- Никогда! - закричала она. - Ни за что! Ты хочешь сломать жизнь дочери, лишить ее великого будущего, променять ее великолепную жизнь на жалкую участь домохозяйки, такой, как я! Этого не будет никогда!
С этого дня ненависть Шейлы ко Льву стала еще больше. Шейла утвердилась в мысли, что Лев хочет помешать ее планам, сломать ее будущее, надругаться над ее мечтой.
Как и предчувствовал Лев Абрамович, после революции настали тяжелые времена. Все сложнее становилось достать продукты, не говоря уже о других вещах, к которым привыкла его семья. Шейла безропотно терпела все ради будущего триумфа дочери.
* * *
Диагноз врачей прогремел, как гром среди ясного неба: рассеянный склероз. Врачи сказали, что болезнь нельзя вылечить, но успокаивали родных Элеоноры, повторяя, что больная проживет еще несколько десятков лет. В периоды между обострениями она может вести совершенно нормальный образ жизни. К сожалению, говорили врачи, нарушенная координация движений не позволит девушке продолжить карьеру пианистки. Однако, при благоприятном течении болезни она сможет иметь семью и детей и выполнять работу, не требующую хорошей координации движений. Элеоноре был прописан спокойный образ жизни и щадящий режим.
"Почему именно она, ее Элеонора?" - напряженно думала Шейла. Среди знакомых Шейлы было много молодых девушек, которые жили, радовались жизни, танцевали, пели на радость родителям. А ее орхидея увядала у нее на глазах. В Шейле зрело решение: она не потерпит этого. Никогда. Она не смирится с этой горькой участью ее дочери, чего бы ей этого не стоило.
С началом болезни Элеоноры в доме Гольденбергов наступила тишина. Запах лекарств наполнил комнаты. Все ходили на цыпочках, боясь потревожить больную. Музыка, наполнявшая дом с утра до вечера, стихла, и умолкла музыка в душе Элеоноры. Предписания различных врачей, российских и из Германии, с которыми Шейла вела активную переписку, исключали друг друга.
- Шейла, нельзя давать девочке сразу столько таблеток, - твердил Лев. Это может ей навредить. Врачи же сказали, что эта болезнь не лечится.
Но Шейла не слушала его. Она была уверена, что если следовать всем режимам всех врачей одновременно, то болезнь удастся вылечить быстрее. Старший сын, Михаил, оставил работу, чтобы помогать матери ухаживать за больной Элеонорой.
Шейла чувствовала, как постепенно безумная, страстная любовь к Элеоноре перерастает в ненависть, жестокую и непримиримую. Ненависть к той, которая убила ее мечту, ее прекрасное, светлое будущее. Ее девочка, ее необыкновенная Элеонора, оказалась такой же, как все.
Элеонора стала одной из тех многих, которые ежедневно вторгались в ее тонкий душевный мир со своими будничными проблемами: лекарства, которые надо принимать по часам, диетическое питание, консультации у врачей.
Элеонора слабела с каждым днем, захлебываясь очередной порцией сильнодействующих лекарств. Она, безусловно, не могла не замечать, что от лечения Шейлы ей часто становится намного хуже, и в эти редкие минуты здравый смысл подсказывал ей, что она могла бы сопротивляться матери. Но за годы страданий за роялем, в ее тяжелой схватке с музыкой мать была единственным существом, внушавшем ей силы и веру в себя, которых ей так недоставало. Ослабленное болезнью сердце Элеоноры не хотело понимать перемену, произошедшую в отношении матери. Острый ум девушки давно понял ее, но сердце не желало принять. Сердце матери принадлежало Элеоноре - будущей великой пианистке, подающей большие надежды музыкантке. В нем не было места для Элеоноры - живой девушки, простой смертной из крови и плоти, которая заболела смертельной болезнью, не выдержав марафона блестящей пианистки. Элеонора умирала с именем любимой мамочки на устах, отгороженная от окружающей жизни невидимой паутиной, сплетенной ее матерью.
Жалкое подобие жизни вместо рукоплещущего концертного зала, сияющего триумфа, закончилось через два года. "Пусть лучше смерть, чем такая жизнь", - думала Шейла.
Шейла никогда не забудет, какой красивой в гробу была ее девочка. Самая прекрасная покойница, которую когда-либо хоронили на Востряковском кладбище, она была, как спящая принцесса из сказки. Трудно было даже поверить, что она мертва, настолько свежей и естественной она казалась в гробу. Шейла с восторгом смотрела на красавицу-дочь. Ей показалось, что даже румянец алыми розами проступает на ее щеках, как воспоминание о несостоявшемся триумфе. Элеонора была чиста и непорочна, и навсегда осталась такой в памяти своих братьев, отца и матери, которая заказала на белом мраморном надгробии на могиле дочери надпись:
Любимая, единственная доченька,
Нет жизни без тебя.
Несчастные родители и братья.
Мужчина для Флорины
Людям свойственно играть роли. Кто-то играет их на сцене, кто-то время от времени, а есть люди, для которых жизнь превращается в сцену, в одну большую роль навсегда. Флорина была актрисой. Она заставляла верить в придуманный образ, сочувствовать ей, переживать. У нее был редкий дар располагать людей к себе и использовать их слабости против них.
В молодости Флорина была очень обаятельной женщиной. Родом с юга Украины, прекрасная еврейка напоминала восточную красавицу из "Тысяча и одной ночи". Когда в ее родной город Днепропетровск вошли белогвардейцы, Флоре было девять месяцев. Во время еврейского погрома солдаты чуть не убили девочку, но в последний момент передумали. Вскоре семья переехала в Москву.