— Павловский!
— Я! — подскочил я к ней. Она отшатнулась. На будущее следует учесть, что лицо у меня раскрашено в багрово-зелёный, а ещё там есть швы, синяки и шишки. Неотразимо действует на девушек.
— Ты куда?
— До ветру, а что?
— Так тебя же из кусочков склеили! Позвал бы!
— Да ладно! Не мог бы встать — не встал бы. Да и курить в палате нельзя. — Трубка была зажата у меня в зубах. В дополнение к лицу. Очаровательно меняет произношение.
— Ах, ты ещё и курить! Сдай тогда анализ мочи, раз такой отчаянный. — И она вручила мне бутылочку, из-под кетчупа, кажется. Под восхищённо-недоверчивые взгляды, отчаянно скрипя суставами, я ускакал прочь. Эх, мнё бы теперь попугая на плечо, тесак за пояс — и в Карибское Море! Хотя, нет, лучше не надо, для этого ещё и глаз выбить пришлось бы. Таким порядком я бодро ворвался в туалет, смутив робких завсегдатаев с сигаретами, и стремительно заперся в кабинке. Тут мне пришлось решить сложную техническую проблему: дело в том, что, кроме необходимости обо что-нибудь опираться, было ещё много чего, а рук у меня было полторы — на левой не был загипсован лишь мизинец. Очевидно, для того, чтобы, когда под гипсом начнёт по-настоящему чесаться, мне было что отгрызть. В муках.
Конечно же, в конце концов молодость и смекалка взяли своё, и вскоре я уже умостился на подоконнике среди разнообразно увечных аксакалов, раскуривая щедро набитую трубку. Головная боль почти прошла, остался лишь лёгкий звон в левом ухе. Я смаковал ароматный дым, и вскоре в прояснённом мозгу всплыла загадочная картинка: я мчу на велосипеде по заснеженному шоссе, и вдруг — надвигающаяся морда грузовика. Фура какая-то, то ли «Вольво», то ли «МАН». Интересно! Это что я, курьером, что ли, работал?
— Не подскажете ли, уважаемые, какое сегодня число?
— Среда! — Сообщил аксакалы после непродолжительного, но бурного совещания.
И что это мне дало? Ничего это мне не говорило. Среда. Велосипед. Грузовик. Шоссе. Работа. В сумме даёт шиш и травмы. Я вытряс трубку и направился было обратно, но в дверях на меня чуть не налетела давешняя медсестра, запыхавшаяся и раскрасневшаяся. Очень даже хорошенькая, когда перепуганная. По плечо мне девчонка.
— Павловский! Пошли, пошли! — Она дёргала меня за рукав куда-то книзу. — Там к тебе толпа целая, важные все, как гробовщики, чуть не убили меня, что тебя отпустила! — Щебетала она, а я чуть не падал, за ней поспевая.
— Да погоди, не могу я так бежать, — возмутился я, — я и хожу-то весьма приблизительно!
Она тут же сноровисто и профессионально нырнула ко мне под плечо, и так, опираясь на неё — «Кто под красным знаменем ранетый идёт,»- я и появился в дверях палаты.
У кровати полукругом стояли некие отутюженные торжественные функционеры в тёмных костюмах. Человек десять. Тихонько обсуждали что-то. Наверное, новенький гоночный велосипед, к кровати прислонённый. Оператор с камерой увидел меня первым и включил софит, бюрократы тут же взволнованно заропотали вразнобой и, обступив меня, стали так горячо поздравлять и жать мне руку, что я чуть не погиб. Ничего я не мог понять из их радостных тирад.
Наконец, они расступились, и один из них, видимо, главный функционер, подведя меня за руку к велосипеду, поставил там, щуриться в свете софита. «Вот она, слава.» - Подумал я, вертя головой и тупо щёлкая клювом. Главный отступил на два шага и, откашлявшись, стал говорить речь:
— Дорогой Алексей Павловский, от лица Дорожно-Постовой Службы и Комитета по Тестированию Московской Кольцевой Автодороги хочу вынести вам благодарность за самоотверженную работу в тяжёлых условиях. Также на последнем заседании Комитета было решено поощрить вас именным наградным велосипедом и премией в размере двухсот пятнадцати рублей. И ещё, от имени руководства, разрешите вручить вам памятный знак, — под нестройные апплодисменты он приколол мне на куртку, на левый отворот, какую-то тяжёленькую медальку, — «Лучший Встречный Велосипедист на МКАД в 1998 году»!
Я ошалело посмотрел на награду: на большом золотом круге согбенный маленький велосипедист в профиль нёсся навстречу большому набычившемуся автобусу, серебряному же. И зелёная ленточка…
Разговоры с Ними
Глядя в ночную темноту, я допивал чай и докуривал трубку. Сад лежал смутными тенями, как скрытными мускулистыми зверями. Кусты пользовались темнотой, разминали затёкшие за день неподвижности конечности, потягивались и даже вроде бы переползали с места на место. Если включить фонарик, они враз остановятся, словно ничего и не было, но сейчас в дальнем углу сада что-то усердно шуршало. Дождевые капли стукали по веткам, шелестели листьями. От земли парило и тянуло совершенно одичалым запахом, зелёным и смолистым, словно земля двинулась рассудком и жужжала про себя: «Эх, из меня завтра такое вырастет!». Трубочный дым осторожно втискивался между влажными волокнами запахов, пытаясь подняться кверху. Да, точно, завтра вырастет, и именно такое. Грибы попрут. Точно попрут.