Создание мощной экспериментальной базы ЦАГИ и привлечение к работе “чистых” математиков и механиков были весьма дальновидными решениями. Можно смело утверждать, что именно это вывело нашу страну на передовые позиции в области авиационной техники.
Никто из нас в те годы не помышлял о Сибири, но многим предстояло поработать там. Забегая вперед, скажу, что в первый же год войны многие научно-исследовательские учреждения и вузы Москвы были перебазированы в сибирские города. С.А. Чаплыгин, В.П. Ветчинкин, Д.Ю. Панов переехали в Новосибирск; Г.И. Петров работал в Барнауле. С.А. Чаплыгин, уже тяжело больной, стал почетным председателем Новосибирского комитета ученых по мобилизации сил на борьбу с фашистскими захватчиками. В 1942 году он скончался и похоронен в Новосибирске.
Что касается меня и Христиановича, то когда мы оба через два с лишним десятка лет приступили к организации Сибирского отделения Академии наук, то в числе первых институтов, строившихся в Новосибирске, был Институт теоретической и прикладной механики. Во главе его встал С.А. Христианович. Этот институт стал крупной базой для аэрогазодинамических исследований. Конечно, здесь немало помог опыт ЦАГИ.
Принцип относительности. К 1935 году принцип относительности Эйнштейна был принят почти всеми ведущими физиками. Однако среди ряда крупных ученых других специальностей этот принцип рассматривался как неудачная схоластическая модель, которая не найдет себе применения в настоящей физике. У нас из очень крупных ученых против принципа были настроены академик С.А. Чаплыгин, физик Тимирязев и многие философы, которые считали, что принцип относительности противоречит марксизму. Один одесский физик на базе классической теории провел ряд расчетов и “показал” несостоятельность принципа относительности. Этого физика поддержали Чаплыгин и Тимирязев, ему устроили персональную стипендию на длительный срок. По истечении срока была создана комиссия во главе с академиком Иоффе. Комиссия должна была принять одно из трех решений: 1) работу одобрить и опубликовать; 2) работу продолжить; 3) работу закрыть (выплату стипендии прекратить).
Комиссия собралась в конференц-зале Физического института (академика Лебедева). На заседание были приглашены ученые из разных НИИ Академии наук. После доклада автора начались выступления — резко отрицательные (М.А. Леонтович, И.Е. Тамм, A. M. Ляпунов) и положительное — Тимирязев. Иоффе начал задавать Тимирязеву вопросы, которые были придуманы очень хитро. Отвечая на эти вопросы, стараясь поддержать автора, Тимирязев сам запутался и стал давать ответы, противоречащие теории.
В июле 1934 года состоялся Всесоюзный математический конгресс в Ленинграде. Съехалось много математиков со всех концов Советского Союза, больше всего было москвичей. В это время было уже известно о переезде Академии наук из Ленинграда в Москву. В перерывах между заседаниями, за обедом, за ужином, в разных компаниях обсуждались вопросы перестройки Стекловского института. Тогда же мне было предложено возглавить отдел теории функций комплексного переменного, что и было окончательно реализовано в 1937 году.
До съезда, по приглашению Н.И. Мусхелишвили, я с семьей провел несколько месяцев в Тбилиси (где я читал лекции). Из Ленинграда я поехал к семье в Шови, где мы гостили у моего ученика Г.Я. Хажалия. К нам присоединились мои родители, Н. Бари и М. Келдыш. Мы отлично провели время, поднимались в горы, гуляли по ущельям. Мы с Келдышем и во время наших прогулок, и сидя на берегах горных речек, обсуждали разные подходы к постановкам и поискам решений интересовавших нас проблем. Несколько позже (уже в Москве) мы услышали доклад члена-корреспондента Н.М. Гюнтера об условиях существования граничных нормальных производных гармонических функций. Докладчик признался, что безуспешно ищет решение поставленной задачи уже около десяти лет. После доклада мы с Келдышем уединились в кабинете и за два часа дали полное решение.
В составе института в Москву переехал большой отряд ленинградских математиков: И.М. Виноградов, Н.Е. Кочин, П.Я. Полубаринова-Кочина,
С.Л. Соболев, Б.Н. Делоне, Б.И. Сегал, В.Д. Купрадзе. Директор института, один из крупнейших современных математиков, Иван Матвеевич Виноградов сразу установил прямую связь со школой Лузина, и основное ядро лузитанцев вошло в состав Стекловского института. Там стали работать С.Н. Бернштейн, сам Н.Н. Лузин, а также А.Н. Колмогоров, А.Я. Хинчин, А.О. Гельфонд, Л.П. Шнирельман, П. С. Новиков и другие.
С переездом в Москву институт стал главным математическим центром СССР, центральным штабом советской математики. Он сыграл и продолжает играть исключительную роль в расширении научных исследований, развитии новых направлений, в связях математики с физикой и механикой, в создании общественного мнения среди ученых-математиков.