— Садитесь, — сказал он по-итальянски. — Я капитан Караманлис. Я пришел сюда помочь вам.
— Я гражданин Италии, я имею право на присутствие адвоката. Вы должны отпустить меня, я подам на вас в суд.
Офицер улыбнулся:
— Друг мой, у меня есть возможность просто убрать вас с дороги и сделать так, что ваш труп исчезнет, и никто и никогда его не найдет, а после с огромным усердием работать вместе с вашим консульством, чтобы потом обнаружить какие-нибудь фальшивые сведения о вас, достаточные для закрытия дела.
Он достал пачку сигарет и протянул одну Клаудио. Тот взял, закурил, жадно затянулся.
— А теперь, когда я прояснил вам ваше положение, я хочу, чтоб вы знали: то, что я вам обрисовал, мне меньше всего хочется исполнить. Я учился в Италии, я восхищаюсь этой страной, я очень люблю ее…
«Сейчас, — подумал Клаудио, — ты скажешь мне пословицу: итальянцы и греки — одно лицо, одно племя».
— Кроме того, — продолжил офицер, — как гласит пословица, итальянец и грек — одно лицо, одно племя… Разве не так?
Клаудио промолчал.
— Так вот, послушайте меня, будьте любезны: существует единственный способ спасти вас и вашу девушку… Вы ведь любите ее, не так ли?
— Отвезите ее в больницу, немедленно. Она ранена, ей угрожает серьезная опасность…
— Мы это знаем. И чем дольше медлить, тем больше опасность. Но все зависит от вас. Мы хотим знать все о Элени Калудис: с кем она встречалась, помимо вас, кто были ее сообщники, кто ею руководил. Каковы были их планы, что они замышляли. Какие контакты у них имелись с представителями коммунистической партии, с иностранными агентами… Может, с болгарами? С русскими…
Клаудио понял, что пропал: этот человек уверен в том, что юноша знает все эти вещи, и хочет услышать тому подтверждение из его собственных уст. И ничто не разрушит его убежденности.
— Послушайте, я буду с вами откровенен, ведь единственное, что для меня важно, — спасти Элени. Во всем том, во что вы верите, нет ни единого зерна правды. Элени всего лишь участвует в студенческом движении, подобно тысячам своих товарищей, больше ничего. Но если хотите, я могу подписать все то, о чем вы раньше говорили: заговор, иностранные агенты, руководители, — если только сразу же увижу эту девушку на больничной койке и ей окажут помощь и лечение квалифицированные медики.
Караманлис посмотрел на него одновременно снисходительно и удовлетворенно:
— Я доволен вашей готовностью сотрудничать, хотя и понимаю ваше желание выгородить девушку. Должен, однако, сказать вам, что ваши… откровения… мы потом подробно сопоставим с тем, что нам удастся узнать от девушки.
Клаудио попятился к стене, сжимая руками спинку стула:
— Вы ведь не станете подвергать ее допросу в ее положении! Вы не можете этого сделать, говорю вам, вы не можете этого сделать!
— Напротив, мы должны это сделать. Нами повелевает наш долг, синьор Сетти, и когда мы сравним ваши два признания и обнаружим, что они совпадают, тогда вас отпустят, а девушку отправят на лечение, чтобы она могла поправиться в ожидании процесса…
— О нет, капитан, так дело не пойдет, вы ничего не поняли. Ничего! Я буду сотрудничать с вами, только если прежде того девушке будет оказано надлежащее лечение, иначе я вам ни слова не скажу. Вы можете разорвать меня на куски, отрезать мне яйца, вырвать ногти… Что еще есть в вашем пыточном арсенале? Так вот, я ни слова вам не скажу, ни единого слова, вы поняли? Вы хорошо поняли? Девушку нужно немедленно отвезти в больницу и не допрашивать, вы поняли? — Так он кричал, и глаза его выкатились из орбит, вены на шее и на висках напряглись. Он сделался похож на сумасшедшего.
Офицер попятился и оказался на пороге, в тот же момент дверь за его спиной открылась. К нему подошел другой полицейский и что-то заговорил ему на ухо.
— Она ничего не сказала, — прошептал он.
Караманлис скорчил странную гримасу: нечто вроде тика гротескно исказило его гладкое, почтенное лицо.
— Как она? — спросил он.
— Она слаба. Если мы применим силу, она может этого не пережить.
— Мне плевать. Она должна заговорить. И этот тоже… Англичанин уже прибыл?
— Да, но пока что нам особенно нечего ему сообщить…
Клаудио подошел на шаг ближе и пытался угадать, что происходит. Караманлису доставляло удовольствие тревожное выражение его лица.