- Никаких возражений у меня нет, Мишель, - ответствовал провинившийся, - просто была потребность реализовать агрессию, накопившуюся за выходные. Софка-сучка дежурила сутки и угробила двенадцатилетнего мальчишку. Жди работу, Мишель.
- В чем там дело? Уточни события? И кто виноват? - насторожился анатом.
- История банальная. А виноват по крупному счету все же я. Хотя непосредственный виновник - Софья Борисовна Наговская. Она дежурила в выходные. Самое главное, что, уходя с работы, я еще раз посмотрел мальчика. Он сидел облокотившись на тумбочку (ему тяжело было дышать, - подключал мышцы верхнего пояса) - худой, бледный, просто истощенный. Его ночью привезли из провинции. Мать-дура заставляла мальчишку ходить в школу, не лечила (врач амбулатории вела его с ОРЗ, но там, конечно, уже давно теплилась пневмония). Матери, видите ли, показалось, что он здоров (температура 35,4) и она погнала его в школу: там во время урока он свалился, потеряв сознание.
- Понимаешь, Миша, - продолжал Сергеев. - Ребенок ослаблен, всю жизнь без должного ухода - у него резервы давно были исчерпаны, явная ареактивность. А матери-дуре загорелось исправлять тройку по математике.
- Наговская навалила на него антибиотики, - началось массовое избиение микробов - всех сразу, вирулентных и сапрофитов. Отсюда резкая интоксикация. Известное дело: микробные трупы своими эндотоксинами парализовали жизнедеятельность организма. Надо было ставить капельницы и выводить токсины. А эта толстуха завалилась спать, - за капельницей же надо следить. Вот она и отложила активные действия до утра.
- Но это же подсудное дело! Халатность! - возопил Чистяков.
- Брось, Миша, покажи мне того прокурора, которому удалось засудить врача по такому поводу. Можно осудить стоматолога за левое золото, но не клинициста. Умный адвокат всегда убедит суд в том, что здесь имела место не правильная оценка тяжести состояния, а злого умысла или халатности не было и в помине. Будут привлечены титулованные эксперты, с известными фамилиями. Все закончится дисциплинарным взысканием. Да,... и мальчика уже не вернешь.
- Ты не прав, Александр, - возмутился анатом, - такие действа прощать нельзя никому.
- Никто и не говорит о поощрении... но, Мишель, у тебя на вскрытие будет присутствовать главный врач и куча прфессоров-оправдателей, да друзей-отравителей. Там, в верхах, уже началась интенсивная возня. И дело вовсе не в Наговской, тем более, что она скоро уезжает за кордон. Блатная стерва и без того больше не будет поганить работу отделения.
- Мальчика ужасно жалко, - стоит перед глазами улыбка его прощальная. Он ведь надеялся, что помогут, - думал добрался до серьезной больницы. Ты представляешь, как он настрадался на всех предыдущих этапах. Видимо, молчун по природе. Болезнь его терзала, грызла изнутри. Даже самое дорогое существо - мать не могла его понять. Это же ужас! - к кому ему несчастному было обратиться.
- Смерть ходила с косой рядом с постелью, пугала, - он же ее видел, наверняка видел. Мать не пришла на помощь. Да и я, мудак, пришел навестить, проверить выполнение назначений, попрощаться. Надо было мне ночевать в отделении, самому поставить капельницу, снизить дозу антибиотиков, гормоны дать. Нужно каждого больного воспринимать как собственного сына, а не только как пациента.
- Теперь понятно, почему тебя понесло к Дельфийскому оракулу, - кошки на душе скребут. - молвил задумчиво анатом. Олег понимающе поддакнул, но не стал вмешиваться во врачебное толковище.
- Однако наш кормилец сильно опаздывает. Душа-то ведь ноет, успокоительного просит! Где же бродит этот сукин сын. Может страшно обиделся. Не верится. Он из тех, "кому плюй в глаза - говорит Божья роса".
- Ты не нервничай Саша, не гони волну. У тебя эта боль на живом месте, понятно... Вот ты и мечешься, грызешь себя. - успокаивал Михаил Романович.
- Сейчас помянем детскую невинную душу. Его, безгрешного, уже в рай приняли. А вот некоторым персонам на век запомнится. Мне, конечно, привычнее. Я тут их каждый день потрошу, забываю, что они были людьми - так останки, анатомические препараты.
Известно, что у каждого совестливого врача имеется собственное кладбище, куда он отправил толпу своих подопечных, кого он пользовал и не сумел спасти. Ни по злобе или вине собственной, но по воле Божьей. Хотя бывают случаи, которые называю трагической случайностью. Посещение такого кладбища, бесспорно, занятие не из приятных. Так что ты, дорогой друг, не терзай себя понапрасну, а с холодной головой обходи могилы подопечных и делай прагматические выводы.
Дверь решительно распахнулась - задом вперед вдвигался в ее проем диетолог, отяжеленный маскирующей провиант коробкой. Лицо - красное, глаза бегающие и несколько испуганные. Шалят глаза, - но маскировка выдерживается. Вадик, заикаясь, вымолвил:
- Какая-то суета в нашем департаменте. Люди чужие бродят, в кабинете главного толчея; Софочка - жирная попочка бегает шибче трамвая - при макияже, разодетая по последней морде, но страшно нервная, раскрасневшаяся - пышет жаром и негодованием, ошпаривает на расстоянии.
- Скажите, Александр Георгиевич, не замешен ли здесь разврат? Неужели вы прошлись по полногрудым иноверкам? Замечу вам, - это не наш стиль. выпалил нервно длинную тираду Вадим Генрихович.
- Вадик, друже, не отвлекайся на мелочи. Отмыкай свой сундучок, да раскатывай скатерть-самобранку, - гулять будем. Конечно, притащив столько снеди, ты получаешь право голоса, но не хамства, особенно по отношению ко взрослым дядям. Потому пить будем молча и не чокаясь! - молвил многозначительно заметно погрустневший анатом.
- Все понято, не дурак. Опять отправили на тот свет беззащитного, скорбного, унылого. Неужели, Александр Георгиевич, не углядели? И это при вашем-то опыте.