Госпожа Борнэ показала себя тактичной супругой. Она сказала сухо:
- Мой бедный друг, у тебя не получается!
Господин Борнэ остановился, словно волчок, который пнули ногой.
- Вы сами виноваты. Я вас предупреждал. Нужно было меня слушаться.
- Успокойся, - сказала г-жа Борнэ, утирая ему лоб. - Надень галстук и пойди умойся.
Пристыженный, он ушел в ванную комнату.
- Прошу извинения за него, - сказала г-жа Борнэ. Но гости, успокоенные, потому что отделались ожиданием испуга, старались ее утешить:
- Дорогая госпожа Борнэ, не принимайте это слишком близко к сердцу. В следующий раз господин Борнэ сумеет лучше. Ведь это так трудно! И потом, это было совсем не так уж плохо. Быть может, дело в нас, другие сумели бы почувствовать.
Они встали, окружили ее, тронутые ее огорчением. Избегнув страшной опасности, дамы вздохнули свободней. Они весело болтали, оживленные, сияющие, как под лучами полуденного солнца.
Вдруг орангутанг появился. Он медленно прошел вдоль стен, и яркий свет гостиной померк. Спина его согнулась, голова ушла в плечи, нижняя челюсть отвисла. Налившиеся кровью глаза смотрели в пустоту. Руками он мял, душил что-то, скрючив пальцы.
Гости, растерянные, сбились в кучу и старались подавить крик ужаса, чтобы не перепугаться окончательно. Но и сам орангутанг сдерживал рвавшийся из глотки рев. Он, то сжимая, то разевая пасть, старался выказать свою бешеную злобу: зачем его изгнали из родных лесов? Он был еле виден в полутьме. Обойдя вокруг стола, он молча схватил нож и стал им размахивать, но не так, как опытные убийцы, а как зверь, неуклюжий, страшный уже тем, что он не умеет пользоваться доставшимся ему оружием. Сцена тонула во мраке черной ночи. Не слышно было даже стесненного дыхания зрителей. Орангутанг тяжело дышал им в лицо.
- Довольно, милый, довольно, - сказала г-жа Борнэ.
Она зажгла все лампы. Гости вздохнули с облегчением, почувствовав, как свет проникает до глубины их сердец, и кто-то из присутствующих, желая рассеять общую неловкость, зааплодировал первым.
- Браво, браво! Удивительный талант!
- Полный успех, - сказала г-жа Борнэ, зардевшись.- Ты был безупречен.
Дамы кричали:
- Я чуть не задохнулась от страха!
- Я думала, что умру!
- Я уверена, что не усну всю ночь!
- Ни за что не пойду домой в темноте, буду ждать рассвета.
Представление нагнало на них такой страх, что даже самые непоседливые присмирели, как ни хотелось им встать и уйти.
- Понравилось, значит? - спросил г-н Борнэ. - Очень рад! Я и сам доволен. Благодарю вас, от души благодарю. - И он скромно добавил: - Видите ли, самое главное - игра света. Я и сам понимаю, что это не бог весть какое искусство. Но, поверьте, в девяти случаях из десяти, что-то удается сделать.
Памятуя, что после любой трапезы на полу обязательно остаются хлебные крошки и мелкие косточки, носков он не снял, и теперь они сползли ему на лодыжки. Его собственное уродство дополнялось благоприобретенным. Он был в самозабвении, торжествовал, мстя за неудачу. Его редкие, мокрые от пота волосы блестели. Он сопел, и из его ноздрей двумя струйками валил пар, как из бака, где кипятят белье. Руки он держал на животе, напоминавшем набитый мешок. Он выслушал комплименты и скрылся в соседнюю комнату... надеть рубашку.