И больше ничего.
Там не было написано ничего типа: «А что вы делаете в четверг вечером?» Или вежливого: «Как насчет другого дня?» Или, по крайней мере: «Зайдите на рынок».
Тон записки был чисто деловым. Эксли был просто парнем с овощного рынка, который продал мне пару растений, и только.
Я посмотрела на Карлоса и изобразила на лице удивление, как будто только что получила заманчивое предложение, а не отказ от человека, который мне по-настоящему нравился. По кислому выражению его лица я поняла, что это его не обмануло. Для нас обоих было совершенно очевидно, что до конца своих дней я останусь одна. Я улыбнулась ему, что, кажется, его напугало, и вышла на улицу. Машина, которая должна была отвезти нас на вечеринку, ждала снаружи. Коди, попивая кофе, уже сидел на заднем сиденье с унылым видом. Я проскользнула внутрь и села рядом. Ногтями пальцев одной руки я пыталась выскрести грязь из-под ногтей другой, а потом потерла ногти о джинсы, чтобы отполировать неровные края. Водитель с видимым отвращением посмотрел на меня в зеркало заднего вида, словно говоря: «Не смей стряхивать свою грязь на мои новые кожаные сиденья».
Когда мы проехали половину пути, Коди наконец заговорил:
— Ты грязная.
— Знаю. Вытряхивала одно из моих растений. Пришлось пересаживать в другой горшок
— Почему было не сделать это позднее?
— Потому что. — Я приподняла кусочек целлофана — У меня корни.
Я помахала конвертиком у него перед носом, и он выхватил его у меня из рук
— Что это?
— Пожалуйста, не тряси и не задень обо что-нибудь. Это отросток огненного папоротника, и он не давал корешков несколько недель.
— Похоже на крошечный клубень
— Ты не знаешь, что такое крошечный клубень. — Я пыталась сохранить спокойствие.
— Ты и сама не знаешь — Он держал черенок в вытянутой руке, чтоб я не могла дотянуться.
— Это расширение подземной части корня. Как у картофеля.
— Ты, кажется, нервничаешь. Что-нибудь принимаешь в последнее время?
— Не твое дело.
— Ты виделась с этим парнем с овощного рынка?
— Да. Но это опять же не твое дело.
— Может, тебе йогой заняться. — Он наконец вернул мне отросток. — Расслабишься сильнее, чем от альпразолама.
— Я принимала ксанакс только один раз, сразу после развода. Стараюсь обходиться без лекарств.
Коди опять завел свою песню:
— Йога Нидра, йога сна. Пранаяма, контроль дыхания. Хатха-йога, мягкая йога гармонии организма.
— Ну, ты псих. Что это еще такое — йога сна?
— Это умение бодрствовать во время сна так, что, пока тело спит, сознание работает.
Мы намертво застряли в пробке, типичной для часа пик.
— Я, пожалуй, вздремну. Телом и разумом. Разбуди, когда доберемся.
Ресторан полностью соответствовал своему названию: «Лед». Там было холодно и в прямом и в переносном смысле, как будто его владельцы, сильно потратившись на мебель и дизайн, не могли себе позволить отопление. Тем не менее там было довольно красиво: столешницы и бледно-голубые стулья отделаны граненым стеклом с травлением под заиндевевшие окна. В лампы вставлены голубые лампочки под голубыми, словно тронутыми морозом, плафонами; официанты и официантки одеты в бледно-голубые униформы и загримированы под голубоглазых блондинов в соответствии с декором. В огромных зеркалах без рам в стиле ар-деко отражалась элегантная публика, а каждый стол был украшен букетом белых лилий, привезенных из тех частей света, где для них был сезон цветения.
Прежде чем войти, я заглянула внутрь. Там были все. Художественные директора из департамента творчества вместе со всей пишущей братией. Исполнительный креативный директор, генеральный креативный директор, директор по звукозаписи и главный исполнительный директор. На самом деле никто точно не знал, чем они заняты, но все знали, что чем-то очень важным, потому что в их офисах были огромные окна с отличным видом на Манхэттен, а также прекрасные итальянские кофеварки эспрессо и привлекательные молодые помощницы. Наш босс Джоф Каунсил поднялся с места, когда мы наконец вошли в зал.
— Позвольте представить: команда, которая работала над проектом, — невнятно пробормотал он, будучи уже сильно навеселе, и добавил: — Ты грязная.
Все уставились на мою испачканную одежду.
— Я не грязная. Я покрыта специально разработанной горшечной смесью из канадского торфяного мха сфагнума, органического тростникового торфа, рисовой шелухи и мха, идеальной для африканских фиалок и других геснериевых и уж наверняка более питательной, чем вся эта еда на столах.
За столами все замолчали, а я уселась рядом с Коди.
— Мило, — прошептал он мне.
— Эти люди ничего не понимают. На мне больше органики, чем в целом магазине «Натуральные и органические продукты» на Юнион-Сквер.
— Ну и что же мы будем делать с этими корнями?
— Это черенок, а не корни, и я собираюсь отнести его человеку, с которым я встретилась в прачечной.
— Ты становишься неадекватной. Сама-то ты понимаешь?
— Ничего странного. Он выращивает тропические растения в прачечной на Первой авеню.
— Все в порядке, цыпа, понял.
Мне нравился Коди, потому что он один из тех людей, которые сознают, что мир и все его обитатели в принципе несколько странноваты, и принимал мир таким, какой он есть. Сама же я из тех, кого пугает обыкновенная странность человеческой породы, притом что я исключительно часто имею дело с исключительно странными людьми.
— Спорю, у него в прачечной растет какая-нибудь совершенно особенная конопля. Может, даже есть немного волшебного мескалина[2] из кактуса-пейота. — Коди иногда любил выражаться несколько выспренно, а его мозги всегда были направлены на то, что можно покурить или переварить. — Может, он шаман, использующий галлюциногены, как Дон Хуан?
— Понятия не имею, Коди. Мне интересны только его растения.
— А он чем интересуется?
— Не знаю.
— Зато я знаю. — Он заулыбался.
— Вряд ли. Он старый.
— Ты тоже.
— Спасибо большое.
Принесли шампанское в бутылках и еду, сервированную а-ля карт на маленьких тарелочках. Запеченный гусиный паштет с маракуйей, ледяная испанская окрошка гаспаччо с кедровыми орешками, устрицами и вишнями, суп-пюре из каштанов с плавниками лосося и корнями сельдерея, средиземноморский окунь с сыром пармезан и запеченными луковицами лилий.
— По крайней мере, мы теперь знаем, что с лилиями делают, когда они отцветают, — произнес сидящий радом со мной Джоф Каунсил, отправляя огромную луковицу в рот.
— Лила встретила кое-кого, кто тоже любит растения. Хотя он их не ест, а работает с ними. Продает на овощном рынке на Юнион-сквер.
Я сделала большой глоток шампанского и пнула Коди под столом.
Джоф Каунсил выковырял что-то зеленое из зубов и отправил в рот.
— Всякий, кто в наши дни связывается с природой, полный дурак. Твой дружок, который работает с растениями, просто глуп. С природой произойдет то же, что и с арктическими льдами. Или со снежным барсом, белым носорогом, серебристой гориллой, ягуаром, пигмеями и эскимосами. Последний белый медведь вымрет раньше чем через пятьдесят лет. Природе конец. Вы разве еще не поняли?
Он уставился на меня, словно моя симпатия к кому-то, кто продает растения, была для него личным оскорблением.
— Надо равняться на машины. — Он выудил из кармана мобильник и поднял его над столом. — Это наша новая природа. Без изъянов и слабостей. Их нельзя истребить, потому что там, откуда они взялись, точно таких еще миллиард. Они не разлагаются, поэтому, по сути, неистребимы и вечны. Их нельзя есть, или выдрать из земли, или выжечь землю под ними, или, в конце концов, вырубить на пиломатериалы. Это совершенное, самодостаточное существование вечной жизни.
— А как насчет кислорода? — спросил Коди. — Мы ведь получаем килород из растений.
— Кислород — дымород. — Он окинул взглядом стол. — Где же модель?