— Я тебе говорил, что она сведет тебя с ума своими разговорами о сексе.
— Прекрати, Армандо. — Ее голос был очень сексуальным: он взволновал даже меня.
— Сонали может говорить об орхидеях годами. Я не шучу, годами. Со мной она последние десять лет разговаривает почти исключительно об орхидеях
— В самом деле?
— Я хочу сказать, она говорит как бы устами орхидей.
— Я не закончила, Армандо. Лила еще не видела моей мечты.
В действительности я уже увидела — и не могла оторвать глаз. Лепестки цветка были цвета самой яркой фуксии, какую можно вообразить.
— Это очень сексуальное растение. Lycaste skinneri — национальный символ Гватемалы. И простая, и прекрасная одновременно. Я люблю ее. Потому что она у меня дольше всех, и я знаю ее лучше остальных. Но это не то.
Сонали показала мне фотографию довольно обычного с виду растения. Приземистое, с круглыми листьями, расположенными по спирали вокруг стебля.
— Что это?
— Это она. И моя единственная мечта — увидеть ее своими глазами. Это цветок страсти, и у него даже нет имени.
— Где он?
— Говорят, цветок страсти вымер. На земле не осталось ни одного экземпляра. Никто не уверен, что он вообще был. Не осталось даже никаких записей.
Армандо подошел к ней и обнял за плечи.
— Круглые листья этого растения словно представляют модель галактики — мандалу. Они вьются вокруг стебля, как разные уровни мышления, формируя в центре черную дыру. А дыра эта — путь к вселенной. Она представляет собой бесконечные возможности человеческого разума. Это превосходная возможность, метафора, дающая представление о том, что у нас внутри. Подарок мира растений. Говорят, цветка больше нет, но я знаю, что это не так, он где-то существует.
Она пригорюнилась.
— Я когда-нибудь найду его для тебя, — прошептал Армандо. — Обещаю.
Я полностью погрузилась в мечты Армандо и Сонали о безымянном цветке страсти, когда прямо за моей спиной послышался звук трубы. Я вскрикнула.
— О, солнышко, простите, — воскликнула Сонали — Надо было вас предупредить. Это Марко.
— Рад вас видеть. — У Марко был тонкий детский голосок
— Я тоже. — Мне было неловко видеть мужчину, сидящего на подушке в центре гостиной на полу. Он носил длинную бороду и был одет в поношенный бордовый жилет, украшенный крошечными зеркальцами. И в каждом зеркальце отражалась орхидея.
— У него такой высокий голос, потому что он не часто им пользуется.
— Это от отсутствия практики, — объяснила Сонали.
Марко дунул в гобой, раздался монотонный печальный звук.
— Он живет здесь, с вами?
— Да, он играет для моих орхидей и помогает им расти. Я наняла его много лет назад, потому что они его любят. И не поймите меня превратно. Мне он тоже нравится, но мои растения любят его намного больше. Раньше он зарабатывал на жизнь, играя на улице под нашим окном, и мои орхидеи всегда разворачивались в сторону его музыки. Очень скоро весь дом накренился влево. — Она показала на окно, выходящее на улицу. — Я поняла, что мне надо переместить его внутрь дома, чтобы он играл справа от них, я так и сделала; и дом выпрямился.
И правда, стебли всех орхидей стояли строго вертикально.
— Теперь он работает только для вас?
Он не работает, он играет.
— Видишь? — спросил он, указывая на зеркальца. — Я орхидея.
Он был грязный и, казалось, даже слегка заплесневел: ничего общего с орхидеями. Марко определенно не принадлежал к тем мужчинам, которых я бы пригласила в свой дом, но звук его гобоя был весьма мелодичен.
— Посмотрите-ка на себя. Вы и сами наклоняетесь вправо, только чтобы лучше слышать его.
Я немедленно выпрямилась.
— Это что-то вроде магии. Он заставляет людей наклоняться к нему. Странное волшебство, я никогда не могла понять, для чего оно предназначено.
— Вы тоже едете в Мексику? — спросила я Сонали.
По какой-то непонятной причине я вдруг почувствовала, что люблю ее. Она меня очаровала, мне захотелось обнять ее и защитить.
— Видишь, что она делает с людьми. — Армандо пристально смотрел на меня. — Такие чувства, как ты сейчас, я испытываю постоянно. Каждую секунду, каждый день.
— Вы едете в Мексику?
— Нет, нет, все девять растений нужны для Эрнесто. Мои орхидеи здесь, со мной.
Сонали обняла Армандо.
— Почему вы продолжаете обзывать его? Это обидно.
— Я называю его Эрнесто, когда он мужчина,
и Армандо — когда нет.
— Разве он не всегда мужчина?
— Он вряд ли теперь вообще мужчина. — Она вздохнула.
— Не вздыхай, Сонали. Она подумает, что мы не занимаемся любовью.
— Я этого не говорила.
— Но ты это подразумевала.
— Армандо больше, чем обыкновенный человек. Но тем не менее иногда он обычный мужчина.
— Ну, давай уже, оставь Лилу в покое. Ей надо идти домой и решать, едет она со мной в Мексику или нет. Ведь, конечно, выбор за ней.
— Безусловно.
— Дорогая, не хотите ли напоследок выпить чая из цветков календулы?
— Нет, спасибо, Сонали.
— Ну, тогда… — Она зачерпнула из вазы горсть цветков. — Возьмите с собой. Перед сном оборвите головки со стеблей, измельчите их, растолките в мелкий порошок и рассыпьте под кроватью. Цветы календулы приносят вещие сны. Может, они помогут вам решить, ехать с моим мужем в Мексику или нет.
— Вы ведь понимаете, в чем причина моей нерешительности. Я его практически не знаю.
— Да. И я тоже. Кроме того, всегда полезно все тщательно обдумать. Но не ошибитесь. — Слова ее внезапно прозвучали вполне серьезно. — Приняв решение, надо перестать сомневаться и идти к цели без сожаления и колебаний.
— Сожаления бывают у всех.
— Нет. Сожаления бывают только у людей, которые верят, что могли сделать что-либо иначе. Если хорошенько все обдумать, а потом действовать, не о чем будет жалеть, потому что вы будете точно знать, что это ваш сознательный выбор.
Я обняла Сонали на прощание и направилась к двери. Она помахала мне вслед и сделала это так же, как Армандо, только еще более противно, настолько отталкивающе, что меня чуть не вырвало.
— Ванная вон там, дорогая. — Она показала большим пальцем куда-то назад.
Я не могла больше смотреть на ее пальцы, поэтому отвернулась и отправилась домой.
Были когда-то ягуарами
Великий и таинственный народ олмеки является одной из первых древних культур Центральной Америки, той самой древнейшей культурой, которая, будучи первой, была лишена преемственности и не имела возможности воспринимать что-либо извне и чьи представители заявляли, что произошли непосредственно от черного ягуара. Они полагали, что наиболее совершенное живое существо должно обладать интеллектом человека и физической силой и одухотворенностью ягуара. Именно там родилась традиция оставлять детей в обществе детенышей ягуаров, чтобы они смогли научиться секретам их мистицизма, включая способность оставаться невидимыми и неслышимыми. Поскольку олмеки исчезли бесследно, возможно, они добились в этом успеха.
Когда я вернулась домой, Коди сидел на ступеньках у моего подъезда.
— Я не хочу, чтобы ты уходила, — бубнил он, пока я открывала дверь.
— Знаю.
— Но все равно я считаю, что это классно.
— Знаю.
В квартире он сразу плюхнулся на белую виниловую кушетку и раскурил косячок с марихуаной. Заправил за уши свои светлые серебристые волосы и положил ноги на низкий полукруглый кофейный столик.
— Те самые пинетки? — спросила я, поглядев на белые губчатые подошвы.
— Они удобные. Ты ведь знаешь, я за комфорт.
Я села на стул из «Икеи» в стиле псевдоадирондэк, белый, с подушками цвета средиземноморской лазури, и начала методично обрывать подаренные мне цветки календулы со стебля, складывая их в кучку на пол около кровати.