При горящих свечах мне был виден пол из терракотовой плитки и красно-белое с бирюзовым мексиканское покрывало на растрескавшейся качалке. С правой стороны была кушетка — длинное сиденье, встроенное прямо в цементную стену гостиной по всей ее длине. Еще в комнате стояли маленький столик для пикников, который мне понравился, и керамическая стойка, отделявшая гостиную от кухни.
— Не вешай нос! Мне что, все время надо напоминать тебе о необходимости смотреть вверх? Ты потеряла полжизни, постоянно глядя вниз.
— Не преувеличивайте. С тех пор как я вас знаю, вы меня попросили посмотреть вверх не более двух раз.
— Ладно. — Тон был примиряющим. — Лила, друг мой, пожалуйста, посмотри вверх.
Огромные розовые и оранжевые животные из папье-маше качались, подвешенные к потолку на такой же леске, как и горшки с растениями в прачечной. Тут были и свиньи, и киты, и птицы, и ослики.
— Пинаты сделали дети из деревни. Ну разве не прелесть?
Они действительно выглядели прелестно и были выполнены со знанием дела.
Городские дети, когда разбивают пинаты, произносят поговорку. Встают в круг и кричат: «Бей пината, словно не будет завтра!»
— А внутри в них сладости?
— Нет.
Я бросила рюкзак на пол и подошла поближе, чтоб рассмотреть пинаты.
— Сейчас же подними! Скорпионы обожают всякие тайные места, отверстия и закутки внутри одежды и обуви. Сумки и рюкзаки особенно привлекательны для них.
Я схватила рюкзак.
— Ты быстро все поймешь. Я надеюсь. Лучше повесь его. Может, ты даже начнешь одобрять наличие скорпионов. Они представляют собой прекрасную мишень. Позже, когда научишься хорошо их убивать, сможешь заняться значительно более опасной и трудной добычей.
— Я не хищница. Я из Нью-Йорка.
Армандо указал пальцем на тень на полу. Без всякого промедления я изо всех сил хлопнула зажатой в стиснутом кулаке лопаткой по темному пятну. Я тяжело дышала и была вся в поту, когда оторвала лопатку от пола.
— Нет, — засмеялся Армандо. — Ты совсем не хищник. Просто славная еврейская девочка с Манхэттена.
Он проводил меня в мою комнату.
— Не забудь развесить всю одежду на крючки подальше от задней стены чердака. Туфли положи на комод и проверь утром, прежде чем надеть. Лучше всего носить сандалии или вьетнамки.
Он потянулся ко мне за лопаткой.
— Отдай ее мне. — Он тянул за один конец, а я крепко сжимала другой. — В каждой комнате лежит по лопатке. Твоя висит на гвоздике за дверью. — Он даже запыхался, так сильно тянул за свой конец.
Я отпустила лопатку, только чтобы увидеть, как упадет Армандо. Но он не упал. Конечно же.
— Ты становишься подленькой. Это хорошо.
Как только он вышел из комнаты, я схватила лопатку с гвоздя, взялась за край покрывала и одним движением руки сбросила его с кровати. Я и не подозревала, что у меня осталось столько сил. Обыскивая кровать, я переворачивала лопаткой каждую подушку, оглядывала матрас и все под ним. Я была уверена, что я никогда не смогу опять использовать что-то подобное для жарки яичницы или чтобы переворачивать гамбургеры.
Утром дом выглядел значительно менее опасным, и в ярких солнечных лучах я могла рассмотреть все, что упустила ночью. Кровать, где я спала, была двуспальной, с изголовьем из тонких сучковатых веток, скрепленных лианами. В комнате было два больших окна, глядящих на лужайку с пожухлой травой, которая, в свою очередь, вела к морю такого же искусственного бирюзового цвета, как тот, который я видела из лодки.
Я сидела, сонно глядя на море, которое было так близко, что, кажется, можно было прямо из окна достать до него рукой и поболтать в воде пальцами. Даже кишевшая скорпионами лужайка перед домом, наполнившая ночь ужасом и страхом, казалась не более чем просто пожухлой травой между домом и морем.
Я, все еще полностью одетая, вылезла из кровати, схватила мешок с растениями, забытую в угаре борьбы со скорпионами, и понесла Армандо.
Он сидел на крыльце, глядя на море. В ярком солнечном свете даже он выглядел менее опасным.
— Начинается прилив. — Он указал на воду. — Если хорошо приглядеться, можно увидеть кефаль, выпрыгивающую из волн в попытке спастись от морского окуня.
— Там и люди есть.
— Это рыбаки, они ловят омаров. В конце дня они выстраиваются в цепочку на берегу и медленно тянут длинные сети с кричащими омарами. Конечно, их невозможно услышать, но спорю, они кричат. Когда здесь Сонали, рыбаки приносят часть своего улова, а в обмен она присматривает за их детьми, пока они рыбачат. Без нее у меня на это не хватает терпения.
Я передала ему мешок с растениями.
Я наблюдала и ждала, пока он его открывал. Я надеялась на комплименты и одобрение за свое единение с природой. Признание того, как быстро я влилась в окружающую среду.
— Ты наконец добралась до джунглей, и единственное, что я получил, — это три паршивых растения? Мы долго так прокопаемся, если ты будешь двигаться как черепаха.
— А я думала, что сделала все как надо. Я ведь раньше никогда не бывала в джунглях одна.
— Ты и сейчас не была в джунглях одна, поэтому — без лишнего драматизма. Я послал туда Диего, чтобы составить тебе компанию. Ведь неплохой выбор?
Я осмотрела себя. Неужели мое влечение к Диего так очевидно?
— Ты всегда была в безопасности. Диего знает эти джунгли лучше кого бы то ни было. Лучше меня или Сонали. Его мать — гуичольская шаманка, очень уважаемая в своих кругах. Она родилась на гниющей подстилке вон там, в тропическом лесу, и там же родился Диего. Там же практически и вырос. Поэтому ты была в полной безопасности, возможно даже не сознавая этого.
— Какой толк быть в безопасности, если не знаешь об этом?
— Зато я лучше спал.
Я посмотрела на него и решила не вступать с ним в прения. Я глубоко вздохнула.
— Что такое гуичольский шаман?
— Мать Диего — знахарка и знаток оленьего духа.
Армандо осмотрел меня.
— Да, не вздумай в него влюбиться. Ты еще не готова для такого мужчины. И двух недель не прошло, как ты была смертельно влюблена в жулика, который разрушил дело всей моей жизни, а теперь считаешь, что влюбилась в сына шаманки.
— Я совсем не влюблена в него. Но если бы и была, разве это не хороший знак? Знак того, что я изменилась и повзрослела.
— Нет, это вовсе не знак того, что ты изменилась. Это означает, что ты влюбляешься в любого, кто встречается на твоем пути. Это означает, что ты изголодалась по мужчинам и уже отчаялась. Прошлой ночью мне пришлось закрыть дверь моей спальни: я боялся твоего отчаяния.
— Я не в отчаянии. Диего сказал, что это глоксиния и лунный цветок заставили меня испытывать к нему чувства, что они вызывают сильное, непреодолимое влечение у любого, кто их найдет.
— Диего — просто вежливый человек. Ему надо было сделать работу, и он не хотел, чтобы ты кидалась на него там, в джунглях. Вы оба могли погибнуть.
Армандо выложил все три растения на стойку. В первый раз за это утро его голос смягчился.
— Хорошие экземпляры. — Он снял очки для чтения, в которых его глаза казались намного меньше и не такими добрыми. — Ты хорошо поработала.
— Почему Диего так настроен против меня?
— Это единственное, о чем ты можешь думать?
— Я только хотела узнать, почему вы считаете, что он ко мне равнодушен.
— Подойди.
Мы перешли от окна с видом на море к окну, которое выходило на горы.
— Диего — гуичол. Его род восходит к великим ацтекским воинам из высокогорных районов в Наярите. Диего, как сокол, величественный кондор, парит над этими горами, раскрыв шестиметровые крылья. Его огромная сила и сексуальность — от его чувства свободы. Особая свобода бродить по джунглям, парить над горами в небесах, лечить и охотиться. Свобода от ограничений обычной жизни. Я не говорю, что он не влюбится в тебя, конечно влюбится, да и кто бы не влюбился. Я говорю, что, поскольку ты склонна к разного рода ограничениям, тебе придется держать его обеими руками.