Сара выпрямляется в своём кресле.
— Теперь я понимаю, что только причинила ему боль из-за соглашения о разводе.
Райк проводит рукой по мокрым волосам и проходит дальше в комнату, его взгляд падает на пол, когда он ищет на нем пульт.
— Ты не хочешь послушать, что она скажет? — спрашиваю я его, ложа свою расческу в вещмешок.
— Это гребаная уловка СМИ, чтобы выставить себя в лучшем свете.
— Почему ты так уверен? — спрашиваю я.
Райк поворачивается ко мне лицом. Я совсем не боюсь его, и не думаю, что он хочет, чтобы я боялась. Но его глаза пылают жаром, в них такой глубокий гнев, что на него трудно смотреть.
— Она говорит так, будто репетировала свои ответы. Она, блядь, не разговаривает так официально.
Я хмурюсь.
— Правда? Моя мама так разговаривает.
— Моя нет. Она эмоциональная. Если бы она была настоящей, она бы плакала или кричала. Она бы не сдерживалась и не сидела бы с каменным лицом, — он жестом показывает на телевизор. — Единственные разы, когда я видел её такой, это когда она пытается произвести впечатление на своих богатых друзей.
Это самое большее, что он когда-либо говорил о своей маме со мной. Я наблюдаю за тем, как он ищет пульт, но уже с меньшим усердием, его взгляд устремлен вдаль, пока его мысли крутятся.
— Ты скучаешь по ней? — спрашиваю я его.
Он находит на полу одну из моих маек и бросает её мне.
— Иногда, но это не имеет никакого значения, Дэйз.
Я засовываю майку в карман своего вещмешка.
— Но она твоя мама...
Я не могу представить, что больше никогда не буду разговаривать со своей. Даже если иногда мне и хочется убежать от неё, убежать навсегда звучит болезненно.
Он качает головой.
— Я не могу жить в твоем гребаном оптимистичном мире, где все добры и святы. Я видел слишком много плохих людей, чтобы поверить, что есть столько хороших.
— Но она же может измениться... — начинаю я, желая для него чего-то лучшего.
Я бы хотела взять его проблемы и облегчить их, даже если я не могу. Больно чувствовать, что я ничего не могу с этим поделать.
— Что изменить, Дэйзи? — он пожимает плечами. — Она уже разрушила жизнь Лили, — заявляет он совершенно серьёзно, но глаза у него темные. — Она разрушила твою жизнь и жизнь Роуз. И она разбила моё, блять, сердце. Всё, блядь, кончено.
Я тяжело сглатываю, в горле стоит комок.
— Она не разрушила мою жизнь, — тихо говорю я.
Райк хмурится.
— Даже не начинай, блядь.
Потому что он видел, как я кричу по ночам, видел, как я превращаюсь в напуганную девушку. И катализатором всего была Сара Хэйл.
— Я не расстроюсь, если ты попытаешься возобновить с ней отношения, — добавляю я. — Мне просто нужно, чтобы ты это знал.
Он бросает свои поиски пульта и идёт вперёд, его руки касаются моих щёк.
— Спасибо, — говорит он с коротким кивком. — Но это ничего не изменит.
Я киваю в ответ, не зная, что еще сказать.
После моего молчания его черты лица темнеют, брови хмурятся.
— Я просто не могу её простить, — говорит он мне. — По какой-то гребаной причине мне кажется, что это больше похоже на слабость, чем на силу раскрыть ей свои объятия.
— Даже если ты скучаешь по ней?
Он кивает.
— Да. Даже если я скучаю по ней. Так что вот где я сейчас, — он целует меня в макушку. — Не волнуйся слишком сильно о моих семейных проблемах, Дэйз. Это мое дерьмо. Я действительно не хочу, чтобы ты была в центре этого.
Я поднимаю на него глаза.
— Я рада, что ты хочешь разговаривать со мной об этом.
Он бросает на меня растерянный взгляд.
— Почему бы мне этого не хотеть?
Из-за моего возраста.
Он говорит: — Мы бы сейчас не были вместе, если бы я считал тебя слишком незрелой, чтобы говорить с тобой о таких вещах.
Мои губы начинают приподниматься, но в наш разговор вклинивается репортер за столом новостей: — У Сары Хэйл нет доказательств того, что Райк Мэдоуз или Лорен Хэйл подвергались сексуальному или физическому насилию со стороны отца. Хотя, по её словам, возможно, что и то, и другое произошло с Лореном во время его проживания в доме отца в Филадельфии. Вы можете узнать больше об этом продолжающемся деле на нашем сайте....
Райк снова ищет пульт, и прежде чем репортер даёт какую-либо контактную информацию, он наконец находит его и выключает телевизор.
Я не спрашиваю, что он знает обо всем этом кошмаре. Я вижу, что с него хватит разговоров на эту тему. Мне просто повезло, что сегодня я получила от него то, что получила.
36. Райк Мэдоуз
Мы немного продвинулись в сторону Калифорнии. Не сильно. Но мы приближаемся к ней.
Перед заходом солнца мы прибыли в сердце Дымчатых гор. Как я уже сказал, мы всё ещё ахренеть как далеко. Но смысл этой поездки не в том, чтобы доехать до Калифорнии. Мой брат должен расслабиться, отдышаться и попытаться обрести внутренний, мать его, покой.
Мне бы тоже не помешало.
Коннор прокручивается в своих дорогих лоферах, которые утопают в грязной жиже. Этот образ просто бесценен: Коннор Кобальт в долбанном костюме стоит посреди леса и выглядит так — возможно, впервые в жизни — будто ему здесь не место.
Если бы он пытался поболтать с рекламным директором и спланировал выезд на природу, он бы нацепил фальшивую улыбку и оделся поприличнее, чтобы соответствовать. Но сейчас для него нет никакой награды в том, чтобы поставить палатку. Он просто должен это сделать, потому что мы друзья и мы ему так сказали.
— Ты там в порядке, Кобальт? — спрашиваю я.
Он показывает мне средний палец. Я вижу, как в его глазах мелькает раздражение. Чем больше его знаешь, тем легче уловить его эмоции.
Ло улыбается.
— Эй, только посмотрите. Коннор перешёл на родной язык Райка.
— Почему мы снова не остановились в отеле? — спрашивает Коннор. — Не то чтобы мне не нравилось смотреть, как ты любишь жить, Райк, но некоторые из нас предпочитают кровать земле.