В свою очередь я охотно признаю, что мое упоминание о комендантском часе с точки зрения современной психологии было жалкой уловкой. Но, заметьте, не с литературной. Оно понадобилось мне, чтобы сдвинуть все действие с мертвой точки и перейти к следующему акту. Едва ли у Вас, конечно, не было запасного варианта на случай отступления, чай не впервой (как говаривал один оранжерейный сторож «во дни моей первой любови»), хотя перспектива вновь ублажать пожилого портье за возможность переночевать в его луком пропахшей комнатенке Вам не слишком улыбалась. Но и это тоже — в сторону. Будем милосердны Идем дальше (если Вы успеваете за мощным ходом моей мысли): еще 100 марок я отдал нашему славному портье за номер (кстати, он оплачен до полудня, имейте в виду) и положил ему в шершавую лапу еще десять за расторопность. Что же у нас выходит, Мария? Всего 390 марок новыми, месячное жалованье трубочиста или помощника мясника, спущенное (это именно то слово, что мне нужно) за один дождливый вечер. Кажется, я ничего не упустил. Не так уж плохо, Мария, не правда ли? Теперь можете проверить мои расчеты.
Пока я все это пишу, Мария, сидя за столом, спиной к Вам, Вы преспокойно спите в оплаченной мной мягкой постели, и я могу сделать с Вами, что захочу, — вытолкать в шею на темную мостовую, задушить подушкой, а потом самому выброситься из окна (дефенестраций у нас в роду еще не было) или насладиться Вами (это громко сказано, но пусть останется так) каким-нибудь экзотическим способом, предварительно связав Ваши хрупкие руки галстуком. Подумайте об этом, Мария, в третий раз перечитывая эту заметку за завтраком, хорошенько подумайте об этом.
Кладу еще 10 марок для ровного счета с условием, что Вы купите себе как бы от меня букет цветов.
Не понимаю, зачем я так многословно прощаюсь с Вами (ибо, когда Вы проснетесь, меня уже здесь не будет), наверное, оттого, что меня не оставляют разного рода сомнения. А что, если все это совсем не так, что, если это только игра моего воображения, и нет у Вас никакого брата, и все как-то само собою сложилось, что этой ночью мы оказались вместе в одном номере, и в ресторане просто подняли иену на шампанское, а в коробку дорогих папирос подложили дешевых? Не знаю. Может быть, я только хочу уверить самого себя, что я не из тех, кто толкается у окошка театральной кассы, требуя вернуть деньги за билет, что в этом театре я — хозяин и что мне довольно хлопнуть в ладони, чтобы в зале погас свет.
Берегите себя, Мария, и не расстраивайтесь из-за одного провала. Вам попросту попался слишком взыскательный зритель.
Baш MN.
Было сырое мартовское утро с пронзительно-свежей подоплекой. Пахло талыми льдами и печным чадом. Ветер ни с того ни с сего вдруг принимался грубо наклонять деревья и трепать кусты измученной, исхлестанной рощи, доверчиво сбегавшей с Градского холма к самой набережной. Старый Город с ералашем крыш и преизбытком углов, теснящих узкие улицы, остался позади — пустой, оцепенелый, настороженный, как будто взятый в осаду кипевшей со всех сторон рекой. Над ее возмущенной поверхностью носились клочья тумана, а вдоль покатой улицы, по которой шел Марк Нечет с тяжелым чемоданом в руках и легкой болью в висках, обгоняя его, шурша изодранным крылом, как подбитая ворона, волочился смятый газетный лист, на перекрестке вздумавший было подняться в воздух, но только закружившийся по спирали низко над вымощенной камнем мостовой в облачке склонного к левитации постороннего мелкого сора: окурков, опилок, оберток
На Южном причале негде было яблоку упасть. Полиция с трудом удерживала толпу, ломившуюся к запертой на засов калитке перед трапом. Этот узкий дебаркадер, вновь начавший принимать корабли после того, как река затопила Городскую пристань, был знаменит тем, что именно к нему в 1935 году пришвартовал свою яхту герцог Йоркский, будущий король Великобритании Георг VI, тот самый Георг, который в официальной речи во Дворце перед собранием островных нобилей и адмиралов, мучительно заикаясь и потрясая в воздухе сухопарой дланью, заявил, что «Англия никогда не оставит княжество Каскада в трудную годину (the t-time of t-trouble)». Теперь, опасно кренясь под боковым ветром и отчаянно работая винтами, к этому причалу подходил старый обшарпанный «Шибеник» — небольшой пакетбот, курсирующий между Запредельском и Одессой.
Зайдя под навес, Марк принялся шарить глазами в толпе, ища Максима Штерна. Его обступали испуганные, усталые, незнакомые и какие-то одичавшие люди, с раннего утра дежурившие под дождем перед закрытыми воротами пристани, лелея призрачную надежду попасть на корабль и бежать с островов.
— Посадка только по билетам. Всех прочих прошу освободить проход! — надсаживался в рупор портовый офицер, взобравшись на чей-то сундук — Повторяю...
Это был как бы солист в смешанном хоре, вступавший через равные промежутки со своей суровой и однообразной партией: уверенный драматический баритон, при исполнении. Остальные голоса, как в финале оперы «Борис Годунов», сливались в один тревожный гул, из которого можно было уловить лишь отдельные фразы:
— Дорогу, дорогу, господа! У меня пропуск
— ...А я вам объясняю: все суда идут по расписанию. Нет, только два направления: Одесса и Севастополь. Не знаю. Да, можете сойти в Нижнесальске. Не знаю. Он не резиновый. Это меня не касается.
— ...Освободить проход! Повторяю...
— Нет, следующий корабль берет на борт только граждан Франции. Вы француз? Что значит, как посмотреть?
— ...Хотя бы до Херсона, а там поездом...
— Как ты мог забыть мою новую виолончель? Нет, папа, ты мне скажи: как ты мог...
— Егор! Е-гор! Где же тебя носит, бездельник, иди скорей!
— Эх, эх, конец Запредельску. Я говорю: это конец.
— Оставьте меня в покое, я ничего не знаю! Я здесь присутствую как частное лицо!
— Эй, полегче! Смотри, куда прешь!
— ...Нет, папа, ты мне скажи...
— Слыхали? Ночью река смыла Нижнесальскую плотину! Осталось несколько опор и больше ни-че-го! Вот вам и развязка. Как слухи? Ничего не слухи: газеты читать надо.
— ...Хрусталь, фамильное серебро, картины, бесценная библиотека, винный погреб, севрский фарфор, дамасские кинжалы...
— Я не знаю, когда начнут летать аэропланы. И никто не знает. Взлетная полоса затоплена, там впору начинать навигацию... Что? Конечно можно. Воля ваша: если вы сыщете частный катер, можете плыть, куда вам заблагорассудится, хоть на Сардинию...
— …Я к Всеволожскому — не принимает; я к Яковлеву — нету дома; я к Малиновскому — этот сидит в портшезе: в руках бутылка рому, у ног борзая. В шубе на голое тело. Один в пустом доме. А, кричит, Иван! Входи! Зажжем огни, нальем бокалы... Словом, белая горячка.
— ...Сибирские меха, китайские сервизы, персидские ковры...
— Да, у меня есть билет. Вот.
— Но здесь указан завтрашний рейс, сударыня.
— Вы спросили билет, я вам его предъявила. Я не могу ждать до завтра, я всю ночь не спала!
— Простите, сударыня, то, как вы провели ночь, меня не касается.
— Но я требую! Мой муж...
— Освободите проход! Всех, у кого нет билетов, прошу расступиться!