Сижу один за столом, никому не мешаю, как вдруг, без предупреждения, две руки закрывают мне глаза. Я вздрагиваю и пытаюсь встать, но другая пара рук уже давит на мои плечи. Я понимаю, кто это, как раз вовремя, чтобы не вмазать ей по лицу.
– Привет, незнакомец, – шепчет она мне на ухо, явно не подозревая, как близко я был к тому, чтобы сорваться на нее.
– Привет. – В один головокружительный момент я чувствую запах ее кожи на своей щеке; мое сердце вот-вот вырвется из груди, и я обливаюсь холодным потом. Я осторожно поглаживаю ее по лицу, собираюсь сказать, что она не должна так подкрадываться ко мне, но представляю себе ее улыбку, и что-то заставляет меня говорить мягче. – А мне было интересно, появишься ли ты здесь.
– Верю. – Кей отпускает меня, я поворачиваюсь и вижу ее озорную улыбку. – Ты тут за каким-то важным делом?
– Не-а. Я много чего читал, теперь мне нужно расслабиться. – Я виновато улыбаюсь. – И я расслабился бы – не вздумай ты проверять мои рефлексы борьбы и самосохранения!
– Извини! – Мы занимаем столик, Кей прислоняется к моему плечу и щелкает по меню пальцами. Через несколько мгновений что-то появляется в высоком матовом бокале, меняя цвет от золотистого наверху до синего внизу, слегка дымясь во влажном воздухе. В дымке я вижу мелкодисперсные узоры, похожие на морских коньков. – Я до сих пор не возьму в толк, вежливо ли спрашивать людей, хотят они со мной говорить или нет. С моих времен условности полностью изменились.
– Я в этом плане не щепетилен. – Опустошив свой бокал, я позволяю столу вобрать его в себя. – Вообще-то я думал перекусить. Ты как, не голодна?
– Может, и голодна. – Кей закусывает нижнюю губу и задумчиво смотрит на меня. – Ты говорил, что рассчитывал меня увидеть.
– Я просто немного подумал об исследовательском проекте, про который ты мне сказала. Решил узнать, кто эту музыку заказывает и нужны ли еще волонтеры.
Она хлопает глазами, меряя меня взглядом с головы до ног.
– Да у тебя, я смотрю, самоконтроль налаживается. Хочешь подать заявку? Круто!
Один из внешних сигнализаторов дергает, говоря мне, что она просматривает мои общедоступные метаданные – призрачный клубок медицинских записей, который летит за нами как рой воображаемых пчел, готовых укусить при первых признаках агрессии.
– Тебе действительно стало лучше!
– Не хочу быть пациентом вечно. – Звучит драматизированно. – Не люблю такую долгую опеку.
– Ты уже решил, что будешь делать по выздоровлении? – спросила она.
– Понятия не имею. – Я просматриваю меню. – Мне то же самое, – говорю я столу.
– Как же так? – Похоже на невинное любопытство. Может, поэтому я решаю прямо сказать ей правду.
– Я действительно не знаю, кто я. Понимаешь, мое прежнее «я» максимально стерто. Я не помню, чем занимался или даже что меня интересовало. Tabula rasa – это про меня.
– Ох, блин. – Мой напиток выскользнул из-за стола. Она смотрит на меня так, словно не знает, верить мне или нет. – У тебя есть семья? Друзья?
– Я даже этого не знаю. – Это малая ложь: у меня очень-очень туманные детские воспоминания, некоторые – стереотипно интенсивные, которые я пожелал сохранить любой ценой: две гордые матери наблюдают мои первые шаги на черном песчаном пляже. Имеется и безосновательная уверенность в том, что у меня были какие-то давние партнеры… может, целая гигасекунда семейной жизни. Некоторые смутные образы коллег, призраки кошек. К сожалению, что бы я ни делал, яснее картина не становится. И это досадно. – У меня есть кое-какие обрывки, но в целом такое ощущение, что до операции с памятью я был волком-одиночкой. Задроченным клерком, винтиком большой машины. Только я даже не помню, что это была за машина. – А это уже форменный большой обман.