Петр Кириллович давно бы уехал куда-нибудь на «живую» работу, но его удерживало слово, данное Игнату Карповичу. Это было самое твердое слово, какое только возможно: слово – умирающему. Он дал слово Профессору.
Профессор, завлаб, ученый с мировым именем, умирал от инсульта у себя на маленькой запущенной даче, почти одинокий, если не считать старенькой бабушки, которая была ему сиделкой, – по совместительству бабушка работала сторожем садового участка, завхозом и заведующей ларьком для приема посуды.
Коньшин часто бывал у Профессора. Ученому врачи запретили много говорить, и они разговаривали больше глазами и мимикой.
Профессор, совсем высохший, похожий на завернутую в одеяльце куклу с кудрявой головой, лежал в маленькой комнатке, откуда был виден заросший сад, летний душ – бочка над дощатым заборчиком, голубое небо, забранное в решетку из ветвей цветущей яблони.
«Все обойдется, Учитель», – говорил глазами Коньшин.
«Это не имеет значения. Я стар. Не думай обо мне. Думай о себе. Тебе жить и работать. Делай дело…»
«Я постараюсь, учитель…»
«Тебе по плечу настоящее дело. Делай его….»
«Я постараюсь, Учитель… Вы отдыхайте».
«Сорви мне ветку…»
Он всегда просил сорвать ему цветущую яблоневую ветку в конце посещения. Коньшин уезжал, а Профессор оставался, глядел ему вслед, с яблоневой веткой у щеки совсем похожий на реквизит, которым играет ребенок: маленькая кроватка, кукла, цветы…
Однажды Профессор сказал, тяжело ворочая языком:
– Завтра… все… Яблони… от… цвели… Про… щай… лаб… тебе… Только… тебе…
– Вам нельзя говорить!
Учитель отдышался, потом опять стал говорить, судорожно ловя воздух своим маленьким, кукольным ртом:
– Нуж… на… лаб… живая… кровь… Дай… словом… не стру… сишь… Не… убежишь…
– Не убегу, Учитель…
Профессор закрыл глаза и пошевелил рукой, давая знак Коньшину уйти…
В своем завещании Профессор просил сделать заведующим лабораторией Коньшина. Однако живые почтительно относятся лишь к просьбам живых. Пришла Рыжая Доцентша и сделала все по-своему…
Делать дело… Но как? В нелепой должности замзавлаба это было невозможно. Уйти рядовым сотрудником? Но Димка и слышать не хотел об этом. Казалось, завлабу доставляло особое удовольствие то, что именно «гений», «сгусток», «аккумулятор энергии» находится в его подчинении. Он по десять раз в день вызывал Коньшина к себе в кабинет и давал разные нелепые поручения, которые никому не были нужны, а главное – заранее обрекались на провал, – ибо сотрудники, получившие от Коньшина эти удивительные поручения, все равно шли к завлабу на утверждение, и тот поручения тут же отменял, приговаривая: «Ну и бред… Надо же додуматься до такого… бреда». Отношения между начальником и подчиненными стали резко ухудшаться, как вдруг произошел случай, который перевернул все с ног на голову.
Как-то утром возбужденный и радостный завлаб сообщил своему заместителю, что принял решение отправить научную экспедицию в Республику Сенегал.
– Поручаю тебе, – сказал Димка, – возглавить эту экспедицию. – Завлаб важно и покровительственно потрепал своего подчиненного по плечу. – Испытания топливной аппаратуры в тропических условиях. Только привези мне живого попугая и чучело крокодила. Привезешь?
Вот оно, наконец, настоящее дело! Испытание насоса в тропиках! Самостоятельная работа… Наконец-то у него появилось ДЕЛО. Он создает универсальный насос: экономичный, мощный, не боящийся ни ливней, ни жары, ни самого лютого холода… Если испытание в тропиках пройдет успешно – а он приложит все силы и постарается, чтобы все прошло успешно, – то следующий этап – Антарктида…
Неужели сбывается гадание на костре?.. Сбывается видение, которые ему мерещились в ледяных глазах замороженных рыб?
Он выполнит предначертание, предписанное Судьбой. Пусть это будет маленькое дело, совсем ничтожное по сравнению с тем, что делают другие, но это будет его дело. Ради которого он родился на земле… Ведь, наверно, из-за этого топливного насоса он родился на земле?
Ты можешь спокойно отдыхать, Учитель…
– Привезу… попугая… И чучело крокодила привезу, – прошептал Коньшин.
– Срочно составляй список необходимого оборудования, консервов там всяких… Водки не забудь Наша водка – лучшая в мире. Мешок полиэтиленовый для шкуры возьми… Клетку для попугая обязательно. Попугаев можешь парочку отловить. Одного научным терминам обучим и директору подарим. Пусть радуется старик.
Взволнованный, с дрожащими руками Петр Кириллович засел за составление списка… Экспедиция в Африку… Экзотика, приключения. Неужели повезло и он вырвется из своего затхлого угла? По ночам Коньшину снились мутные тропические реки, крокодилы и одетые в банановые листья негритянки с горящими, как угли, глазами.
Завлаб почти каждый день вызывал своего заместителя, брал из рук список и, отодвинув от глаз (Димка был дальнозорок), изучал его самым тщательным образом:
– Так… Борщ в пакетах… Это хорошо. Молодец. Борща там захочется… Плавки… А плавки зачем?
– Купаться.
– Купаться там нельзя. Крокодилы.
– Часть экспедиции будет в пустые консервные банки палками бить, чтобы отпугнуть, а другая станет купаться, – объяснил Коньшин.
– Ну что ж… разумно.. разумно… Молодец… Хвалю. А это что такое?
– Соломенные шляпы… От жары.
– Не… не пойдет. Там пробковые колониальные шлемы носят.
– Где же я их возьму?
– Поищи.
– Бесполезно.
– Без колониальных шлемов в экспедицию не пущу, – жестко сказал Димка. – Передохнете там как мухи от солнечных ударов. А я за вас отвечай – не пущу.
Коньшин загрустил. Куда бы он ни звонил – все рты разевали, услышав про колониальные шлемы. А женщины-снабженцы даже впадали в шок.
– Неужели такой дефицит появился? – тревожились они. – Всю жизнь на дефиците сижу, а про шлемы никогда не слышала. Если где найдете, не забудьте для меня парочку. Ну и жизнь пошла. Каждый день чего-нибудь придумывает эта заграница. Не соскучишься.
Однажды под вечер завлаб вызвал Коньшина. Уже давно Петр Кириллович не видел своего начальника таким сияющим.
Димка подмигнул заместителю:
– Ну что, холостяк, такой унылый? Заботы одолевают? Небось все женский пол обхаживает? Замуж хотят? А? Их понять можно. Ха-ха! Желающих много, а ты один. Ну, ничего, скоро ты и от них оторвешься. Между вами встанут крокодилы. А потом привезешь какую-нибудь африканочку. Вот будет цирк! Наши бабы от зависти полопаются! Сколько ни загорай, а такой, как твоя, не станешь! Ха-ха! Ну ты даешь, холостяк! Пробковый-то шлем достал?
– Нет, – огорчился Коньшин. – Сколько ни бьюсь – все бесполезно. Легче скаковую лошадь достать.
– Ну скаковая лошадь нам не нужна. Нам шлемы, шлемы требуются. Я, конечно, понимаю… Времени у тебя мало… Свидания, встречи, расставания. Ну зато у нас, женатиков, досуга хоть отбавляй. На всем готовом живем. Поэтому гляди, холостяк!
Димка быстро достал из стола что-то упругое белое и с торжеством кивнул своему помощнику.
Белое упругое распласталось по поверхности стола и задрожало, как испуганная лошадь крупом.
– Что это? – прошептал Коньшин, уже догадавшись.
– Надень, холостяк!
– Шлемы…
– Они самые. Во, гляди! Класс! Натура! Американские!
Завлаб схватил один из шлемов и напялил его себе на голову. И сразу Димка, трепач, лысатик, выпивоха, важняк, второе лицо в институте, этот сложный многоликий Димка исчез – и вместо него за столом сидел серьезный, загадочный человек, первопроходец, бесстрашный покоритель пространства и времени с загадочным лицом и с еще более загадочными глазами.