– Надевай, холостяк, не стесняйся! Второй – твой!
– Мой…
– Ага!
Петр робко взял упругое, дрожащее и осторожно надел на голову. Шлем мягко стянул голову. Исчезли все звуки. Только вроде бы где-тo тихо неслась среди леса ночная река, выли неведомые звери и кто-то призывно негромко смеялся молодым девственным смехом.
– Вот это другое дело! – сказал Димка серьезно. – На человека стал похож. А то сидишь так, ни то ни се, ни рыба ни мясо. Глянь в зеркало! Там, в шкафу!
Коньшин открыл платяной шкаф и заглянул в прикрепленное на дверце зеркало И тут же невольно отшатнулся. Это было не его лицо. Обычно из зеркала на Коньшина всегда смотрело усталое грустное лицо с усталыми грустными глазами. Сейчас же это было энергичное, целеустремленное, даже жесткое лицо. И глаза глядели вдохновенно, в них горел подвижнический огонек. На Коньшина глядел человек, готовый на трудности, жертвы, даже смерть во имя идеи. ЭТО БЫЛ РЫЦАРЬ БЕЛОГО ШЛЕМА. Рыцарь с родословной, предками, традициями, идеями. ЭТО БЫЛ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗНАЛ, ДЛЯ ЧЕГО ОН РОДИЛСЯ И ДЛЯ ЧЕГО ЖИЛ.
Коньшин обернулся и посмотрел на завлаба. Взгляд получился каким-то значительном, почти угрожающим.
– М-да… – пробормотал Димка растерянно… – А ты, оказывается, того… Тебе идет… Ты его всегда, заразу, надевай, когда бабу охмурить захочешь… Прямо могикан какой-то… Ты знаешь, я тоже решил с вами ехать. Возьмешь? Поеду простым сотрудником. Надоело руководить. Только шишки собираешь, а за что – и сам не знаешь. Включай меня в список. Будем с тобой рука об руку работать. Загорать будем, по деревенькам лазить, на танцы в африканские деревни ходить… В шлемах успех будет страшный… Больше шлемы я доставать не буду. А то растворимся в массе. Накупи остальным шапок. Обыкновенных шапок-ушанок. Ничего, перебьются. Пусть скажут спасибо, что берем с собой. Как ты считаешь? Слушай, ну и поживем мы с тобой! Конечно, дело на первом месте. Вкалывать будем на полную катушку. День отдай! Надрываться будем, но дело сделаем. Зато ночь наша! Ночью мы, холостяк, развернемся. На лианах будем качаться, шашлыки из носорогов жарить, ритуальные танцы-шманцы, то-се, пиво из бананов, а на похмелье сок кокосовых орехов. Зажевать же можно каучуком. Не пробовал? Говорят, здорово свежим каучуком. Ни в зуб ногой – запаха нет. Только где его у нас достанешь? А там на каждом шагу каучуковые деревья. Ткнул ножом – и через минуту жуй – не хочу. Здорово! И никакого семейного контроля. Пиши семье письма мелким почерком, поскольку места мало в рюкзаке, да почитывай ответы крупным почерком. Жизнь! Слушай, холостяк, давай тяпнем по этому поводу, все равно уже конец дня. Сейчас супруженция, зараза такая, за мной придет и погонит под конвоем домой. Как ты смотришь на это мероприятие?
– Положительно. А где взять? Тут ведь не Африка.
– Что не Африка – это точно подметил. Только надо везде создавать свою Африку, то есть микроклимат. Без микроклимата пропадешь.
Завлаб подошел к телевизору и нажал кнопку. Задняя стенка отскочила, внутри зажегся свет. Димка развернул телевизор экраном к стене. Внутри «волшебный ящик» был пуст. Вернее, в нем полностью отсутствовала телевизионная начинка, а вместо всяких там ламп и проводников возвышались бутылки, отраженные в зеркале, с водкой и коньяком, рюмки, стопки, фужеры, ваза с конфетами.
– Здорово, – не удержался Коньшин.
Завлаб махнул рукой.
– Не очень солидно в телевизоре. По-мальчишески как-то. Был у меня бар в книжном шкафу, как у людей, да супруженция, зараза такая, засекла, заставила убрать. Ну вот я и приспособил телик. Все равно он не нужен. Кто же это телик смотрит в рабочее время? Обалдеть можно. Ну а в шахматы подуться, потрепаться, водку пить – еще куда ни шло, но чтобы телик в рабочее время… В общем-то на работе надо работать. По-моему, так будет по-честному. Иначе перед самим собой неудобно. Конечно, всем до лампочки, что ты делаешь на работе, никто за тобой не следит, но просто стыдно перед совестью. Поэтому я всегда работаю на работе. День гори, вкалывай, день отдай государству, народу, зато ночь – твоя. Ночью ко мне не лезь. Ночью я делаю, что хочу. Верно я говорю? Давай тяпнем, холостяк, пока зараза супруженция не забежала. А то набежит и закроет этот буфет. Она и так уж ходит вокруг, принюхивается, видно, коньячок через пробку дух дает. «Что-то, говорит, от твоего телевизора спиртным пахнет». «Наверное, диктор сегодня выпивши», – отвечаю. Ха-ха! Правда, ничего сказано? Ну давай, холостяк! За Африку!
– За Африку.
Выпили, закусили конфеткой. Завлаб налил еще:
– За африканский день. Мы там наворочаем дел. Я люблю так. На работе как на работе. День отдай государству, народу. Днем я как зверь. Сам вкалываю и другим спать не даю.
– Зато ночью мы…
– Подожди. За ночь отдельный тост будет. День, заразу, отдай, зато ночью меня не трогай. Ночь моя. Ночью мы на танцы в деревню ходить будем.
– А как же тигры, удавы…
– Какой же это дурак в Африке ночью по земле ходит? Ночью тебя там запросто скушают. Не… Мы по деревьям на танцы будем ходить. По лианам. Днем заранее проложим лианы и побежим по ним, как по рельсам.
– Я свалюсь…
– Натренируемся. Надо здесь начать тренироваться. Давай как-нибудь я оторвусь от своей заразы супруженции – и махнем куда-нибудь в лес, будем лазать по деревьям. Девочек возьмем, чтобы снизу страховали. А? Идея? То-то же! Учись! Все надо обдумывать заранее. Днем все надо обдумывать. День, заразу, возьми, но ночь отдай.
Завлаб возбудился и стал бегать по кабинету, перепрыгивая через стулья.
– Ах, крокодилы, бегемоты! А-ах, обезьяны, кашалоты! А-ах, и зеленый попугай! – пел он довольно приятным баритоном популярную детскую песенку.
В это время за дверью послышались голоса: один властный, настойчивый, второй – робкий, умоляющий. Властный, настойчивый забил робкий, как коршун забивает цыпленка, дверь распахнулась, и на пороге возникла внушительная фигура Рыжей Доцентши, супруженции завлаба. За спиной Язвы мельтешилось испуганное, раскрасневшееся личико девочки-секретарши.
Рыжая Доцентша окинула кабинет рысьим взглядом и мигом оценила обстановку.
– Ах, паразиты! – вырвалось у нее чисто по-бабьи, ибо Рыжая Доцентша, несмотря на все свои звания и посты, все-таки оставалась женщиной. – Алкаши проклятые! То-то я давно чувствовала, от этого сволочного ящика сивухой несет!
Димка, в своем пробковом шлеме похожий на белоголового перепуганного щенка, метнулся к телевизору и попытался замаскировать его нутро спиной.
– Это мастера… Чинили и забыли… Такая пьянь… Ни шагу без бутылки… Не веришь? Вот… они даже отвертку забыли.
Завлаб выхватил откуда-то из внутренностей телика огромную отвертку, очевидно специально припасенную на такой случай, и протянул супруге: – Посмотри, настоящая…
– Институт план не выполняет, – продолжала Доцентша, не слушая мужа. – Отца завтра на ковер тянут, а они, паразиты, водку жрут! Песни орут! Шапки какие-то дурацкие напялили… Не то к бабам собрались? – Доцентша пристальным, немигающим, как у совы, взглядом обвела по очереди мужчин.
– Какие бабы? Откуда бабы? – замельтешил Димка – Ни одной, кроме тебя…
– Что?!
– Я хотел сказать, откуда… если ты… Ты знаешь… Ты же недавно все мои карманы проверяла и книжку… все телефоны честные оказались… Сама же сказала… А это монтер чинил… внутренности унес, а бутылки забыл… Дядя Вася… Хочешь, дам телефон дяди Васи?
– Цыц! – брезгливо сказала Рыжая.
Димка вздрогнул, прикусил язык и затих.
– Чтобы в последний раз! – Язва погрозила ему пальцем. – Будешь продолжать – уволю. Станешь вместо своего дяди Васи с отверткой ходить. Понял? И малолетку с пути сбиваешь.