– Какого малолетку? Какого малолетку? – испугался завлаб. – Чего тебе еще взбрело в голову? Ты Верочку имеешь в виду? Так она совсем маленькая… Это только так кажется, потому что у нее грудь не по возрасту…
– Ты уже начал разлагать подчиненных. Ладно, поговорим дома. – Доцентша, брезгливо морщась, сорвала с головы мужа пробковый шлем, бросила его в угол, за телевизор и пошла к двери, толкая впереди себя завлаба, как тележку.
У дверей она оглянулась, пристально посмотрела на Коньшина.
– А вы не будьте тряпкой, молодой человек, имейте свою голову на плечах. Поняли?
– Так точно! – почему-то по-военному ответил Петр Кириллович, снял шлем, зажал его под мышкой и невольно выпятил вперед грудь, как при команде «смирно».
Хлопнули две двери, что-то предсмертно пискнула секретарша…
На следующий день завлаб вышел на работу с перебинтованным глазом.
– Поскользнулся… Гололед, – смущенно объяснил он. – Да… дела. Здорово мы вчера вляпались с тобой. Супруженция, зараза такая, до утра уняться не могла… Папаше три часа по телефону жаловалась… И вот… пожалуйста…
Завлаб сделал слабый жест, обводя им кабинет. Кабинет в самом деле стал неузнаваем. Книжный шкаф исчез. Вместо него висел огромный макет трактора Т-700 в разрезе. На месте цветного бара-телевизора скромно примостился переносной аппарат «Юность».
– Плохой телик, – поморщился Димка. – В него даже чекушка не залезет…
Но самое скверное было то, что вместо Верочки в приемной сидела седая мегера, похожая на индейца из племени сиу.
Верочка была преданной секретаршей, которая любила и понимала своего начальника. Мегера тоже была преданной, но только Рыжей Доцентше. Она под разными предлогами заходила в кабинет завлаба через каждые пять минут и тут же докладывала обстановку доцентше:
– Зашел… Сорок минут уже… Да так… просто треплются.
Голос у мегеры был трубный и свободно пробивал двойные двери.
– Вот… зараза.. – ругался Димка. – Каждый шаг контролирует… Хорошо, хоть шлем не догадались выбросить.
Завлаб достал из стола пробковый шлем, любовно отряхнул его от пыли и напялил на голову.
– А-ах, крокодилы, бегемоты… А-ах, обезьяны, кашалоты, – подмигнул он. – Ну ничего, холостяк, скоро оторвемся в развивающуюся Африку. Будем писать мелким почерком. А-ах, и зеленый попугай!
Вошла мегера, с удивлением посмотрела на начальника в пробковом шлеме.
– Вам чай заварить, Дмитрий…
– Хрен! Тертый хрен заварите! – рявкнул завлаб.
Секретарша исчезла. Воцарилось молчание. Димка барабанил по столу.
– М-да, – сказал Коньшин. – Теперь жди заразу.
И в самом деле скоро из приемной донеслось:
– Сидят с Коньшиным… Дмитрий Юрьевич в какой-то женской шляпе. Я их спросила, заварить ли чай, а они меня матом…
Завлаб схватил со стола портфель.
– К черту! – зарычал он. – Рвем отсюда когти! На симпозиум!
– Какой симпозиум…
– Любой! Неужели в Москве нет никакого симпозиума? – завлаб схватил шлем и запихнул его в портфель.
Они почти выбежали из приемной.
– Вы куда, Дмитрий Юрьевич? – мегера сделала движение, преграждающее дорогу, но приятели были уже в коридоре.
– Срочно… Вызвали на симпозиум, – бросил Димка через плечо.
На улице он немного успокоился.
– Обложила со всех сторон, зараза такая, – сказал он. – Но черта лысого! Без боя я не сдамся! Пусть хоть лопнет! Поехали в лес тренироваться по деревьям лазить. Не бойся! Это приказ!
До леса они не добрались. Набрали вина и застряли в квартире Коньшина. Завлаб скоро захмелел, разделся до трусов, напялил пробковый шлем и стал завидовать Коньшину.
– Живешь, как африканский вождь, – ныл он. – Делаешь что хочешь. Захотел – в трусах ходишь, захотел – фрак надел, и ни одна тебе зараза ничего не скажет. А у меня каждый день под контролем. Даже газету выйти купить – целая проблема… Ты должен одеться соответствующим образом, «чтобы перед людьми не стыдно было», потом должен пройти таможенный досмотр, зараза такая, больше десяти копеек брать нельзя, телефонов при себе никаких не иметь. Придя домой ты должен дыхнуть и отчитаться за десять копеек. Причем подо все это подведена теоретическая основа. Мужчина, дескать, не должен иметь «личные» деньги, ибо они неизменно ведут к «разврату личности»… Кроме того, мужчина все свое свободное время должен отдавать семье. Вот я, как идиот, сижу или дома, или в гостях у Папаши… А этот Папаша ее – зараза, каких поискать. Ему уже давно надо в лучший мир перебираться, а он все о власти и почестях думает. Прямо-таки помешался на власти и почестях. Работает директором, а все мечты его, зараза, в министерстве. И дочка, зараза, вовсю взялась плести паутину. Вот сидят все вечера и плетут, плетут, заразы такие. Папаша и дочка, паук и паучиха, заразы такие. На мне они свои теории проверяют. Сядут, заразы, чай пить, лакают сами чай, а меня заставляют что-нибудь изображать, кого они опутать хотят. Игра у них, зараз, такая. Вопросы мне задают, капканы ставят, а я из этих капканов выбираться должен. Вот такие у нас игры, холостяк. Ловко ты меня обошел, холостяк, с этой женитьбой.
– Я тебя не обходил.
– Брось… хитрый ты, зараза… Подсунул мне эту Рыжую… Усек сразу, что к чему, и подсунул. Ведь усек? Признайся.
– Ну… усек.
– Вот видишь! – обрадовался Димка. – Подлый ты человек, холостяк. Подсунул другу заразу.
– Во-первых, ты мне никогда другом не был, во-вторых, ты сам стремился к этому.
Завлаб сник.
– Стремился… Это верно… Стремился, идиот такой… Променял волю на золотую клетку… Ладно, сегодня и я холостяк, сегодня развлекай меня…
Этот день они провели отлично. Пили шампанское в кафе, ходили смотреть замороженной рыбе в глаза, познакомились с девушками, угощали их мороженым, опять пили шампанское, потом в сквере начали готовиться к поездке в Африку, но лиан не было, а ветки деревьев не выдерживали тяжести их тел, откуда-то взялась милиция, и пришлось срочно убегать назад в квартиру, бросив девушек.
Включили телевизор, пожарили яичницу с салом. Завлаб вдруг начал мрачнеть, а когда Петр Кириллович открыл окно и комната заполнилась майской сыростью – холодно запахло белой сиренью, петуньей и донеслось из сквера пение соловья, – совсем сделался угрюмым.
– Слушай, – сказал он. – Давай меняться. Езжай к Рыжей, женись на ней, а я останусь здесь… И должность мою, заразу, забирай себе…
– Чужих жен и должностей не отбиваем, – сказал Петр Кириллович.
– Так я сам отдаю их, зараз, чудак.
– Нет уж, спасибо.
– Нет, правда, возьми.
– И не подумаю.
– Ты же ей нравишься, холостяк. Честно. Однажды она даже твое имя во сне назвала. Не веришь? Я ей наутро скандал закатил. Понарошку, конечно… Ругаюсь, а в душе смеюсь. Вот бы, думаю, здорово было, если бы, зараза, она за Коньшина замуж вышла. А должность завлаба для тебя им с Папашей, заразам таким, раз плюнуть сплести. В общем, я отсюда, холостяк, никуда не поеду.
Разговор, конечно, шел в шутку, они здорово были навеселе, во всяком случае Коньшин вел его в шутку, поэтому для него все дальнейшее получилось очень неожиданно.
Петр Кириллович стоял в прихожей и набирал номер телефона одной своей знакомой, как вдруг из кухни выскочил завлаб, обежал вокруг своего заместителя, открыл наружную дверь и ударом плеча вышиб Коньшина на лестничную клетку.
Щелкнул замок. Сверху упал кусок штукатурки. Стало тихо.
Петр Кириллович стоял на лестничной клетке в банном халате и тапках на босу ногу. Он ничего не понимал. Потом до его сознания стал доходить коварный замысел начальника. Димка захватил его собственную квартиру, чтобы толкнуть в объятия Рыжей Доцентши. Ах, негодяй!
Петр Кириллович разбежался и ударил плечом дверь. Никакого результата. Два замка держали дверь прочно.