– Но ведь… это сложно… жить так. Загнуться можно.
– Конечно, можно.
Завлаб нажал кнопку. Вошла мегера и молча застыла у порога в боевой позе, словно вступила на тропу войны.
– Я вас попрошу сходить за пирожками, – сказал Димка.
– За чем? – не поняла секретарша.
– Через дорогу торгуют ливерными пирожками, а я сегодня еще не обедал. Я вас очень прошу, Капитолина Ивановна.
– Но…
– Если, конечно, вы заняты, то я сам.
– Нет, я схожу… за ливерной колбасой.
– Пирожками.
– Я схожу за ливерными пирожками, – сказала мегера и, задыхаясь от ярости, тряхнула своим скальпом.
– Пост ликвидирован, – сказал завлаб довольно. Он встал и подошел к горшку с цикламеном, стоящему на подоконнике. – Красивый цветок?
– Да.
– Ребята сделали.
Завлаб потянул за красный бутон, и бутон беззвучно отошел от желтого стебля.
– Прошу…
– Что это?
– Коньяк. Ребята из столярного сделали.
Петр Кириллович прикоснулся губами к трубочке.
– Тяни, тяни.
– В самом деле…
– А ты что думал? Ребята у нас – золотые руки.
Завлаб тоже приложился к трубочке, потом заткнул трубку бутоном.
– Ни за что не догадается, зараза. Хоть в десять раз поумнеет, а не догадается. – Завлаб рассмеялся. – Ах, Африка! Крокодилы, бегемоты!
– Зачем ты про Африку придумал?
– А что? Плохо мы время проводили, что ли? Все какое-то разнообразие… Скучно ведь… Правильно ты на собрании сказал; мутью мы занимаемся. Зря я тогда не подписал ту бумагу… Ты был прав… За двумя фамилиями запросто могла бы пройти. Подписались бы «молодые специалисты». Молодые специалисты сейчас в почете. Глядишь – и выгорело. А эту твою бумагу моя зараза где-то тормознула. Она это умеет. Знаешь, что я решил? Я решил стать директором института.
– Ну? – удивился Коньшин.
– Да, – Димка самодовольно хохотнул. – Сами научили меня интригам. Теперь я могу и паутину плести. Наплету столько, что Папашу в кокон закатаю и на заслуженный отдых отправлю, а тебя на свое место. Только ты мне помоги.
Коньшин покачал головой.
– Я не умею. Я лучше свой насос дальше совершенствовать буду. Дай мне командировку куда-нибудь в село. Хочу своими руками…
– Чудак! Время одиночек-самоучек прошло…
– Или не наступило.
– Нам нужен институт! Мы его должны отнять у Папаши и использовать на благо человечества! Понял? Значит, так…
Завлаб схватил авторучку, лист бумаги и быстро начертал.
Петр Кириллович покачал головой.
– Внешнюю акцию я не вытяну.
– Почему? – воинственно ощетинился Димка.
– Репутация подмочена. Пискнул на Папашу, а потом рухнул на колени и принял из его рук диссертацию. Таким веры нет.
– Бред! – закричал завлаб. – У тебя было вынужденное отступление! Перед генеральным наступлением! Как у Кутузова! Зато ты теперь имеешь степень! Он тебя степенью, а ты его поперек своей степенью. И у тебя есть надежный друг. Вся лаборатория наша пойдет врукопашную на Папашу.
Коньшин опять покачал головой:
– Нет, Дима… Мне уже не идти врукопашную… Я просто не имею на это морального права. Чтобы вести за собой людей, надо иметь чистую совесть.
– Еще больший бред! Кому какое дело до твоей совести! Главное – идея! Идут за идеей, а не за совестью!
– Без совести нет идеи.
Завлаб отмахнулся:
– А ну тебя! Со своим самокопанием. На Папаше клейма негде ставить, его надо гнать в три шеи, а ты выясняешь отношения со своей совестью. Завтра же начнем операцию. Ты строчи докладные, захватывай радио, телевидение, газеты, а я займусь обработкой общественного мнения здесь в институте.
– Дай командировку…
– Шиш тебе, а не командировку. Бросаешь друга в самый решающий момент! Давай еще заглотнем цикламенчика… Ага… Хорошо пошел… зараза. Стоп… Капа пирожки несет… Люблю пирожки с ливером… Студенческая привычка…
Bошла мегера, подозрительно оглядела раскрасневшиеся лица приятелей, втянула длинным носом воздух, трепеща ноздрями, как телефонными мембранами, молча положила на стол сверток с пирожками:
– С вас рубль десять.
Завлаб достал кошелек, долго копался в нем, наскреб мелочью нужную сумму.
Мегера ушла, всей своей фигурой выражая возмущение.
– Сейчас будет жаловаться, – сказал завлаб. – Только мы ее опередим. – Он набрал номер телефона. – Алло? Это товарищ Свиридова? – Голос у Димки был придушенный, анонимный. – Это доброжелатель… Насчет вашего мужа.. Он сожительствует со своей секретаршей… У них уже давно… Да… Только из симпатии к вам… Такую женщину променять на… лошадь.
Димка положил трубку.
– Ха-ха-ха! Ну теперь заварится каша. Поехали к тебе! Гульнем! Но сначала заскочим к директору музея. У меня там друг работает. Попрошу у него кольчугу. Надену под рубашку. Представляешь их рожи, когда они меня дубасить начнут. Папаша разбежится, хлоп кумполом меня в живот, а там кольчуга. Ха-ха-ха! Шишка есть! Зараза кулаком хвать, а там кольчуга. Будет потеха! Поехали! Ах, Африка, крокодилы, бегемоты… Крокодилы, бегемоты… Подожди… Позвоню-ка я Папаше. Скажу, что он уволен. Ха-ха-ха!
Димка схватился за телефон, лицо его сияло. Коньшин тихо вышел из кабинета начальника.
С тех пор Петр Кириллович старался пораньше уйти с работы. Впрочем, завлаб, кажется, совсем забыл про него. Он целиком ушел в плетение паутины против своего тестя. Димка то куда-то спешил, бормоча себе под нос и ничего не видя, то висел на телефоне. Настроение его резко менялось в течение дня от телячье-восторженного до похоронно-мрачного. Иногда завлаб приходил весь измазанный зеленкой и заклеенный лейкопластырем, иногда он подолгу бюллетенил. Видно, борьба за место директора давалась ему нелегко, а кольчугу, похоже, так и не удалось добыть.
Часть вторая
ВОСКРЕСЕНЬЕ
ПОБЕГ ВОЛШЕБНИКА
Нет, это звонил не завлаб. Димка Свиридов обычно не делал никакой паузы. Еще только сняв трубку и не донеся ее до уха, Коньшин слышал быстрый, нетерпеливый голос своего начальника: «Алле! Алле! Все спишь, холостяк! Ну ты даешь! Все девушки на уме! А кто работать будет? Слон? Слушай, что я придумал! Гениальная идея! Еще похлеще, чем с Африкой!..»
Сейчас была пауза. Трубка молчала, хотя Петр Кириллович явно слышал чье-то дыхание.
– Я вас слушаю… Алло? Я вас слушаю.
Дыхание усилилось и превратилось в невнятный шелест.
– Да говорите же! Я вас слушаю!
– Петр… Кириллович?
– Да.
– Это я…
Голос был женский, почти детский.
– Кто вы?
– Я Света… Не помните?
– Что-то…
– Вчера в парке…
– Ах, Света… Куда вы исчезли, Светочка?
– Это вы исчезли. – Голос в трубке замолк. Пауза. Потом снова послышался шелест. – Но я нашла вас… Я так волновалась… Словно чувствовала…
Коньшин вспомнил легкие шаги, когда он лежал на холодной, пахнущей осенью земле. Шаги сестры милосердия… Шаги спасения, жизни… Прикосновение теплых рук ко лбу.
– Вы… отвезли меня домой? Я плохо помню.
– Да… Как вы себя чувствуете? – в голосе девушки было беспокойство.
– Неплохо.
– У вас ничего не болит?
– Почти.
– Это… Это правда?
– Я взяла у вас семь рублей… На такси… У меня не было.
– Неловко так получилось… Доставил вам столько хлопот.
– Что вы… – Коньшин почувствовал, как Света улыбнулась в трубку. – Зато я увидела, как живут холостяки.
– Ну и как же?
– У вас красиво… чисто… Я даже удивилась. Не у каждой женщины так чисто и уютно…
– Значит, вы были у меня…
– Конечно. Я уложила вас на кровать… Потом захлопнула дверь… Хорошо, что у вас английский замок… Но сначала я посчитала у вас пульс.