– Здравствуйте, – вежливо сказал подросток-акселерат.
– А… а… – ответил Спящий тотчас же, словно ждал, что кто-нибудь к нему вот-вот обратится.
– Здравствуйте… – Подросток был явно смущен. Может быть, у этого Бородача такая работа?
– Б… б…
– Скажите, пожалуйста….
– В… в…
Наступило молчание. Подросток молчал, заливаясь краской. Спящий безмятежно пришлепывал розовыми детскими губами, отгородившись от действительности запотевшими очками; казалось, он смотрел на мир сквозь слой тумана, как филин ранним дождливым сентябрьским утром.
Но мальчик, видно, был из упрямых. Он вдруг снял со Спящего очки.
Еще никто не снимал со Спящего очки. Даже самые нервные посетители не решались на такой рискованный эксперимент.
Бородач как-то жалобно всхлипнул и затрепетал веками, как мельтешит какая-нибудь испуганная мелкая птаха. Это означало, что Спящий проснулся, но все-таки по инерции Бородач пробормотал:
– Г… г…
– Вы Коньшин? – спросил подросток ломким голосом. В голосе было презрение, почти ненависть.
Спящий Тимофей быстрым движением выхватил из рук мальчика очки, нацепил на огромный красный нос, похожий на раннюю парниковую клубнику, и словно исчез, скрылся в тумане.
– Я Коньшин, – сказал Петр Кириллович негромко. Он сразу, как только подросток вошел, понял, что это его сын.
Взгляд мальчика метнулся к нему через всю комнату. Коньшин поднялся навстречу этому мгновенно-изучающему, оценивающему взгляду. Потом взгляд мальчика потеплел, сделался не таким острым. Видно, подросток обрадовался, что его отцом оказался не Спящий Тимофей, а этот еще сравнительно молодой приличный человек в чистой спортивной рубашке, в светло-коричневых брюках.
– Я Коньшин, – повторил Петр Кириллович. – А ты Валентин?
– Да.. Откуда вы…
– Подожди меня в коридоре.
Петр Кириллович убрал в стол бумаги, закрыл ящик, причесался. Он делал все нарочито медленно, чтобы успокоилось бешено колотящееся сердце. И так же неспешно он написал на бумажке «УШЕЛ НА БАЗУ» – обычную отдельскую шутку, когда надо было кому-нибудь исчезнуть по своим делам.
– Ушел на базу, – сказал Коньшин, проходя мимо Спящею Тимофея.
– А… а… – ответил Спящий.
Бородач, несмотря на вечное сомнамбулическое состояние, помнил все, и в него можно было наговаривать, как в магнитофон.
Сын ждал его в коридоре.
– Ты долго меня искал? – спросил Коньшин, украдкой рассматривая подростка.
У мальчика были черные, как у него самого, жесткие волосы, упрямый подбородок матери, умные любопытные глаза, темно-карие – почти под цвет волос, – копия глаз Петра Кирилловича.
– Не… Про институт я давно знал. А вахтер сказал, где тебя найти.
Валентин тоже исподтишка изучал отца. В его пристальных глазах было замешательство. Он явно представлял себе Петра Кирилловича совсем другим.
– Ты… приехал один?
– Да. Я победитель телеконкурса эрудитов. Завтра у нас запись в Останкине.
– Вот как… Поздравляю. И ты давно… стал эрудитом?
– Давно. Я знаю почти всю Большую Энциклопедию… Я учу ее с четвертого класса.
– Вот как… – Коньшин был поражен. – Надо же…
Мальчик был явно рад изумлению Петра Кирилловича.
– Спросить вас что-нибудь?
– Давай.
Его покоробило это «вас».
– Ну, например, что такое «Пито трубка»?
– Пито трубка?
– Ну да.
– Представления не имею.
– Это, – торжественно сказал мальчик, – Г-образная трубка для измерения динамического напора текущей жидкости или газа. Названа по имени ее изобретателя французского ученого Пито. В каком году он родился?
– Представления не имею.
– В тысяча семьсот тридцать втором.
– Здорово.
Сын был польщен.
– А что такое «восковница»?
– Сосуд, где хранят воск?
Мальчик хмыкнул.
– Ну вы даете… Это небольшое дерево.
– Дерево?
– Да.
– Сразу бы не подумал. А где оно растет?
– На болотах вдоль Балтийского побережья.
– Надо же… Целебное?
– Пока не установлено. Но у некоторых видов, в частности у тропических, плоды съедобные.
– Здорово, – сказал Коньшин. – Ну, а допустим… допустим… Что такое куры?
– Куры?!
– Ага. Только называй меня на «ты».
– Куры! Ну… ты даешь! Это домашняя птица.
– Точно. Молодец. А откуда они взялись?
– Откуда? Да они существуют вечно.
– Куры произошли от дикого банкивского петуха.
Сын посмотрел на отца удивленно:
– Ты тоже учишь энциклопедию?
– Да нет… от института осталось…
Они вышли на улицу. Стоял липкий, душный, горячий полдень.
– Хочешь мороженого? – спросил Петр Кириллович.
– Нет, – быстро ответил мальчик и покраснел. Ему явно хотелось мороженого, но он стеснялся. А может быть, у него не было лишних денег? Мать, видно, не очень-то балует сына. Костюм новый, но из самых дешевых и, очевидно, «выходной» – еще не обносился, а туфли старые-престарые и явно местного производства. Под серым пиджаком белая застиранная рубашка. Таня и раньше была сторонницей «аскетического» воспитания детей, а став директором школы, очевидно, еще больше укрепилась в этом мнении. А может быть, ей просто некогда было обращать внимание на такие «пустяки», как одежда сына.
– Но я обещал тебе.
– Обещал? – удивился мальчик. – Когда?
– Очень давно. Ты еще был маленьким. Ты болел, а потом к тебе ночью пришел волшебник. Помнишь? Вы еще бежали в метель…
Лицо подростка сделалось каким-то испуганным.
– Откуда вы знаете про волшебника?
– Он обещал тебя взять с собой в Москву и накормить мороженым и рыбой-капитаном.
– Это… это были вы? – выдохнул сын. – Вот оно что… Ну да… Значит, это не сон… И про Илью вы знаете?
Петр Кириллович ничего не ответил.
– Знаете… Потихоньку я зову себя Ильей,.. Больше никто… Только еще один человек…
Валентин-Илья смутился и покраснел.
– Пойдем есть мороженое.
– Пойдемте… Пойдем…
Они зашли в небольшое полупустое кафе. Бесшумно неслись под потолком стрекозы-вентиляторы. Коньшин заказал две порции мороженого и бутылку минеральной.
– Вы… можете взять себе шампанского… – сказал сын. – Я знаю… ты же любишь… шампанское…
Петр Кириллович отрицательно мотнул головой, хотя ему очень хотелось холодного шампанского. Работа матери…
Они сидели рядом, чуть по диагонали, и продолжали быстрыми короткими взглядами изучать друг друга.
– Ты подумал, что Спящий – это я? – спросил Коньшин.
– Да, – кивнул головой мальчик.
– Ты рад, что это не я?
Сын опять кивнул.
– Можно, я тебя буду звать Ильей?
– Нет.
– Почему?
– Так… Ты мой отец?
– Нет.
– Мой отец – Миркин?
– Да.
Мальчик молча доел мороженое.
– Хочешь еще?
– А у тебя есть деньги?
– Есть.
– Ты богатый?
– Средний.
– Ты все… пропиваешь?
– Да как сказать… Не все, но много. Мне больше некуда тратить деньги. Пытался посылать тебе, но мать их отсылает назад.
Опять наступило молчание.
– Я не хочу, чтобы моим отцом был Миркин.
– Почему?
– Не знаю. Не хочу, и все.
– Миркин – знаменитый поэт. Недавно про него была передача по радио. Слышал?
– Слышал. Но все равно – не хочу.
– Отцов не выбирают.
– Знаю… Но Миркин не может быть отцом. Мать мне наврала… И вы меня обманываете.
– Почему он не может быть твоим отцом?
– Потому что он не человек.
– Вот как… А кто же он?
– Не знаю… Все: река, небо, ветер, бог, но не человек…
– Это мать тебе сказала?
– Нет. Я сам…
Они молчали. Сын копался ложечкой в залитом алым сиропом шарике.
– Выходит… Мой отец ты… Больше некому. Так все говорят… Поэтому я и приехал посмотреть на тебя.
– Ну… и как? – у Коньшина перехватило горло. Он с трудом выдавил из себя вопрос.
Мальчик подумал.
– Еще не знаю. Но ты мне пока не противен.