Маска висела на особенно кривой, корявой лиственнице – это дерево одиноко торчало у тропы, растопырив искореженные сучья над чахлыми кустиками березы. Оранжевое лицо с тяжелыми мрачными чертами резко выделялось на сером фоне ствола, почти светясь в пасмурном сумраке, – и в то же время выглядело удивительно гармонично, как будто наконец обрело свое место. В маске не было чужеродности, она была частью многочисленных, древних тайн, плотью от плоти тайги. Довольная и слегка напуганная получившимся эффектом, я вернулась домой.
Вскоре о приметной маске заговорили. Именно на это я и рассчитывала, боясь только, что кто-нибудь из мальчишек утащит или попросту разобьет глиняное лицо, – но, видимо, тяжелый взгляд маски действовал не только на меня. Прождав несколько дней, я начала тайком перевешивать ее: каждый день страшную личину замечали на новом месте, и по двору уже поползли мрачные слухи. Настало время нанести последний удар.
Я совершенно не разбиралась в людях, но понимала, что удача полностью зависит от того, кто станет первым слушателем моей истории. Я выбрала Жанну, крикливую девочку из нашего двора. Сильная и нахальная, она, кажется, командовала всем двором. Ее вкусы копировались всеми девочками, а мальчишки, по-моему, ее просто побаивались. Ей бы поверили; надо было, чтобы она поверила мне.
Подойдя к Жанне, сидевшей на лавочке с подругами, я со смутным удивлением рассматривала ее рыжие волосы, выпуклые веснушки и прозрачные, глумливые глаза, – кажется, впервые в жизни я смотрела на человека, а не сквозь него. Ожидая, что меня тут же прогонят, я захлебывающейся скороговоркой начала свой рассказ – то и дело напоминая, что говорю все это по большому-большому секрету.
Оранжевая маска говорила сама с собой, и мне удалось ее подслушать. Страшным голосом, все время хихикая, она говорила, что очень любит человеческое мясо, что с дерева на дерево она переползает, чтобы найти местечко, где удобнее ловить детей. Что мы все думаем, что Оля и Андрей уехали на материк, а на самом деле их съела маска, а родители боятся об этом сказать, потому что тогда она их тоже съест… Придумавшаяся мне история про оранжевую маску была родной сестрой внушающим сладкий ужас детским страшилкам, и ее наивность и простота придавали ей пугающий налет правдивости.
Обморочный ужас, с которым я ожидала насмешек и обвинения во вранье, сыграл мне на руку: Жанна оказалась плохим психологом и приняла мой страх за чистый испуг человека, столкнувшегося с неведомым. Как ни странно, в какой-то степени она была права. Поверила ли мне Жанна или просто обрадовалась возможности похвастаться свежей страшилкой, не знаю, но, так или иначе, план сработал. По большому-большому секрету Жанна пересказала это своим подружкам, они – своим, одна из них – брату… Через несколько дней смутный страх расплескался по двору, девочки откровенно боялись переходить дорогу за домом, и, как бы не храбрились друг перед другом мальчишки, – у них всегда находилось занятие поинтереснее, чем шляться по лесу.
Чужаки были изгнаны из моих владений; лес снова окутался дымкой тихой тайны, не потревоженной детским гомоном и смехом. Я опять была полноправной хозяйкой – правда, теперь гости отказывались посещать мой дом, но это меня поначалу не слишком расстраивало – слишком живо было в памяти нашествие чужаков. Иногда я находила отвратительные намеки на чье-то давнее присутствие: размокший фантик, язвочка крошечного костерка, темный тряпичный обрывок. Бешенство и брезгливость вскипали во мне, но вскоре таяли, растворяясь в сияющей таинственности леса.
Одно меня беспокоило: маска (на всякий случай я не стала ее убирать) продолжала кочевать с места на место. Сначала я боялась, что кто-то обо всем догадался и теперь смеется надо мной. Но никто не торопился разоблачать меня, никто не встречался мне на лесных тропах, и я перестала обращать на передвижения маски внимание. Я поедала бруснику, качалась на ветках стлаников, купалась в бухте, и никто мне не мешал, и ни одно человеческое лицо не выглядывало из кустов. Только оранжевые слепые глаза маски смотрели на меня со стволов лиственниц – каждый день с новой.
Вскоре хаотичные блуждания мне надоели – вдруг оказалось, что тайны моего леса жалки, и на самом деле лишь их отражение в чужих глазах волновало меня. Тогда я придумала себе новое развлечение: начала выслеживать по следам зверей, старательно читая мелкие бурундучьи стежки, тонкие полоски ящерок, вороньи узоры в размокшей глине. Я мечтала найти оленя или медведя, но их следов я найти не могла. И человеческих мне тоже никогда не попадалось…
Где-то на ягельно-ягодной кочке, похожей на детский гробик, сидит угрюмая, неряшливо одетая девочка, и за ее спиной тихо шепчутся пугливые и равнодушные лесные боги. Где-то по осоковому болоту, поросшему дикими ирисами, по пронизанному солнцем берегу бухты, по стланиковым зарослям бродит неуклюжая хозяйка маленького таежного царства – на лице ее оранжевая маска, и прорезь рта испачкана брусничным соком.