— Ты его фамилию носишь?
— Очень мне надо! Свою собственную.
— А его как же?
— Шмелев.
— Не слыхал.
— Может, нынче переменил: принял фамилию профессорши своей.
— Ха-ха-ха! Даешь ты ему жизни, Кирилловна.
Еще один солнечный лучик прорвался сквозь ставень, еще шпага.
— Скоро хлопцы твои встанут, Кирилловна.
— Они у меня такие, что из ружья не разбудишь.
— Жалеешь их?
— Люблю.
— Я тоже своих люблю. У меня мальчик и девочка.
— И жена вдобавок…
— Да. Она, между прочим, хороший человек.
— У такого, как ты, не может быть плохой.
— Почему так думаешь, Кирилловна?
— Сама не знаю.
В горнице становилось душно. Наверное, солнце уже поднялось высоко и припекало через крышу.
— Летать сегодня будешь?
— Туда попозже. Все равно надо роданистый натрий готовить. Вчера весь вылили.
— Взял бы меня вторым пилотом в экипаж.
— Ясеневича куда девать?
— Леню? Леню перевести можно. А ты вот скажи, куда жену денешь? Ее-то не переведешь в другой экипаж.
— Хо-хо! Это так, Кирилловна.
— Между прочим, не подумай, что я против жены тебя настраиваю. Просто напомнила.
— Я понимаю.
— Эх, Сереженька, не бывает такого счастья, чтобы все сразу: и семья, и работа, и любовь.
— Почему так?
— Может, и бывает, но очень редко. Про каждый такой случай в книгах пишут. Или в кино показывают.
— Писать не обязательно.
— Даже вовсе ни к чему, согласна я с тобой.
— Видишь ли: жизнь загадка, не знаешь, что будет с тобой самим через минуту.
— Правда что…
— Как все равно летишь по незнакомому маршруту без карты.
— Компас-то есть?
— Компас. По компасу можно летать, когда маршрут хорошо знаешь. Ты же должна помнить, Кирилловна. Или все позабыла?
— Как позабыть, Сережа, милый.
— Ну, вот.
— Помню: МПУ, КК, ИК…
— Правильно: магнитный путевой угол, компасный курс, истинный курс. Тебя, Кирилловна, посади за штурвал, ты запросто пройдешь по маршруту.
— Так, как ты, не сумею. Гляжу, над полем носишься бреющим, а ориентировки не теряешь. Трудно?
— Привычка.
— Не скажи. Сама летала.
— Кирилловна ты моя! Где ты взялась такая?
— Под березой выросла.
День давно вступил в свои права. Прошумела, протопала людская толпа мимо окон, опять стало тихо. Вова и Коля поднялись. Думая, что мамы по обыкновению дома нет, взялись жарить яичницу на сале. Старший разбил четыре яйца. Вова попросил, чтобы ему желток распустить по сковородке, он так больше любит.
— Я ничего и никогда не потребую от тебя, Сережа. Спасибо тебе за мое бабье лето. С тобой я вспоминаю молодость. И росу на аэродроме, и небо утреннее, прохладное. Говорил тебе когда-нибудь твой инструктор: утром, как в молоке.
— Так все инструкторы говорят.
— Правда: утречком, когда идешь в полет первой, тихо так, покойно. Самолет хорошо рулей слушается, педаль тронешь — он сейчас же в сторону рысканет.
— Потом виражик завернешь, да?
— Что вираж! Я, бывало, в зоне как дам — за двенадцать минут все задание выполню: виражи, перевороты, петли, иммельманы…
— Ты, как истребитель, Кирилловна.
— Да нет, я никто.
— Брось скромничать.
— Сережа, ведь бывают на свете такие, как ты, ребята: сильные и хорошие.
— Условный смех: ха!
— Ну и смейся. А я тебя люблю, Сережа.
— Я тебя тоже люблю, Кирилловна. Но как у нас получилось — объяснить не могу.
— Думаешь, у меня ухажеров не хватало? В окно ломились. Одного рогачом так огрела, что до сих пор заикается. Лезли к одинокой женщине, которая замужем побывала. Знаешь, какое мнение о таких?
— Мнения меня не интересуют. Видели, что красивая, вот и лезли.
— Какая там красивая!
— Не греши, Кирилловна.
— Ладно. Спасибо тебе за мое бабье лето. Мне ничего не надо, Сергей, хотя живу я небогато. Мне только побыть с тобой. Ко мне многие инструктора аэроклубовские сватались. Но я их видела каждый день и считала, что все это несерьезно. Зубоскалят кобели, и все тут — так я думала. А может, среди них был один вроде тебя. Вышла бы замуж, летали бы вместе. Черт знает, возможно, жизнь повернулась бы не так.
— Все могло быть, Кирилловна.
— Ай, Сережа! Если бы я тебя не встретила, то и хорошая мне жизнь не нужна. День, час, но с тобой. Ты мой, Сережа, мой!..
X
Опять хлынули дожди. Третьи сутки не было никакой работы на полях. Укрытый брезентовым чехлом, будто нахохлившийся петух в непогоду, стоял на площадке «Антон».
В сельской гостинице томились четверо временно безработных. Техник и моторист отсыпались — когда еще выпадет время для отдыха? Оба уже мужчины в летах. За время службы в авиации изголодались по подушке. Техника вечно будят ни свет ни заря. Он должен готовить машину задолго до вылета: прогреть моторы, проверить исправность агрегатов, протереть стекла кабины. Теплом своих рук и своим дыханием техник обогреет рычаги и штурвалы; пилот придет на готовенькое, придет хорошо выспавшийся, сядет и улетит. Так-то живется в авиации технарям! И если в командировке случился денек-другой свободного времени, то не грех «техническому составу» в постелях повалятъся.