— Тогда комэск прилетел как-то бесшумно, никто из нас даже не заметил,— несмело начал Ясеневич.
Загорцев кивнул головой: да, это было так, ну и что же?
— Если бы он дал круг над селом…— продолжал Ясеневич.— Тогда другое дело. Я бы мигом предупредил вас.
— Не стоит вспоминать,— Загорцев махнул рукой.
— А то получилось нехорошо: не смогли сигнал тревоги подать,— добавил Ясеневич.
Загорцев нахмурился:
— Слушай, добром тебя прошу: перестань болтать об этом!
— Есть. Не буду.
У этого Лени понятие еще детское. Рассуждает так, будто речь идет о яблоках, сорванных в чужом саду, Загорцев щелчком отшвырнул сигарету. Зашагал к самолету. За ним — Леня Ясеневич.
И на обратном маршруте Загорцев предоставил ему действовать самостоятельно.
Загорцев смотрел за борт, провожая глазами плывущую под крылом землю. Загорцев думал о женщине, вторая теперь, в ненастную осень, осталась в своей избе одна, чьи тонкие, красивые руки не знают отдыха от нескончаемой крестьянской работы. Забыть ту женщину он не сможет никогда. И прилететь к ней по весне на своем «Антоне», взвивая над полем оранжевое облако удобрений,— этого тоже больше не будет.
Впереди по курсу висела лиловая туча, спускавшая на землю седые космы дождя. Ясеневич, молодой пилот, подающий надежды, полез прямо в эти космы, потому что линия маршрута проложена у него на карте именно так. Дождь хлестнул по стеклам кабины. Загорцев сердито покачал штурвалом из стороны в сторону, отбирая у второго пилота управление. Накренив машину, он крутым виражом обошел дождевое облако, не такую уж большую петлю пришлось для этого накинуть.
— Ты, чего доброго, и в грозовое облако вот так полезешь? — крикнул Загорцев своему помощнику.— Гляди: только щепки полетят! Да еще «краб» от твоей фуражки…
В районе аэродрома было светлее: облака здесь держались повыше, кое-где проглядывало в «окна» синее, по-осеннему холодное небо.