Председатели уехали, а Лобов опять поднялся на вышку.
Зашипел селектор. Послышался голос начальника штаба:
— Товарищ командир…
— Да? — отозвался Лобов, быстро переключив тумблерок вперед и обратно.
— Есть санзадание. С подбором площадки.
— Вас понял.
Начальник штаба назвал деревню, расположенную недалеко от райцентра. Тот райцентр отмечен в летной биографии Лобова красным кружочком — будто засохшая капля крови. Надо доставить туда хирурга с медсестрой. Аэродрома никакого нет, пилот должен самостоятельно подобрать с воздуха мало-мальски пригодную площадку, где бы посадить машину.
«Слетаю сам,— решил Константин Иванович.— Давно я не был в тех краях».
Переключил тумблер:
— Як-двенадцатый готов?
— Готов.
— Хорошо. По санзаданию пойду я.
Захватив планшет с картами, Лобов спустился вниз. Минут пятнадцать пришлось ожидать медиков. Когда они подъехали, Лобов стоял у самолета, заложив руки в карманы кожаной куртки, всем своим видом давая понять, что задержка с вылетом может произойти только по вине самих врачей.
Хирург в аэропорту был своим человеком, не раз вылетал по санзаданию. А сестра — новенькая, молодая девушка с копной рыжих волос. Собралась в путь в пальто, но с непокрытой головой, согласная на простуду ради сохранения своей модной прически.
Четырехместный Як-12 ожидал их с распахнутыми с обеих сторон дверцами. Хирург, конечно, полез на переднее сиденье, которое рядом с пилотом, но Лобов попридержал его. Обратился к медсестре, улыбаясь так, словно увидел родственницу.
— Садитесь вперед, пожалуйста, здесь удобнее,— предложил он и помог девушке подняться в кабину.
Врач умащивался на заднем сиденье, сердито подтыкая снизу полы пальто.
— Это в трамвае мужчины не уступают места женщинам, полагая, что все нынче — равноправные граждане,— шутливо заметил Лобов.— А у нас в авиации порядки пока старые.
Коротко разбежавшись, легкокрылый «Ячок» взмыл в воздух.
Лобов вел машину на высоте двухсот метров. Было хорошо видно каждую тропинку, отдельное дерево, дом. Под крылом самолета хозяйничала весна: на холмах снегу уже нет, лишь в низинах и оврагах лежали бело-серые заплаты, а в лесу сохранившееся зимнее старое покрывало вдоль и поперек исполосовано ручьями.
Полтора часа полета — двести километров.
Спустившись пониже, Лобов быстро отыскал подходящую площадку в сотне шагов от крайних дворов деревни, посадил машину. Выключил мотор.
— Приехали!
Врачи пошли, подхватив свои сумки. Их встречали.
Оставшись у самолета один, Лобов предался воспоминаниям. Вот деревенька — рукой подать, а в нескольких десятках километров — райцентр, старейший, известнейший в республике райцентр. До войны, двадцать пять лет назад, молодой пилот Лобов, только прибывший из училища, летал по этой трассе на По-2. Возил почту. Город, имеющий нынче свой аэропорт, самолеты и командно-диспетчерскую вышку, тогда был лишь промежуточной посадочной площадкой, выражаясь языком пилотов — аэродромом подскока. Сядет, бывало, По-2, в лучшем случае зальют ему в бак пятьдесят литров бензина, в худшем — помашут кепочкой. Тогдашний маршрутный полет Кости Лобова напоминал путешествие блохи: взмыл в воздух, пролетел немного — садись; взлет — посадка, взлет — посадка…
21 июня сорок первого года пилот Лобов повез почту, которая уже никого не интересовала, ибо безнадежно устарела за одни сутки.
Прилетел Костя сюда, сел, побалагурил с девчатами, пока выгружали почту. Он должен был здесь переночевать и ранним утром вылетать в обратный рейс. Навстречу проследует очередной самолет-почтовик. Ранним утром на другой день началась война. Костю не пустили домой, его дом — аэропорт большого города — уже был разворочен фашистскими бомбами.
Костя растерялся, не зная, что делать. Без товарищей по отряду, без командира, без комнатки в пилотском общежитии он почувствовал себя на свете одним-одинешеньким.
Старый пилот, отец большого семейства, задержанный на площадке по тем же причинам, сказал Косте:
— Тебе чего горевать, холостому-неженатому? Где ни сядешь — там твое и гнездо. Хотел бы я, парень, поменяться с тобою местами.
II
Тихоходный, всегда такой степенный Ан-2 вдруг стал показывать характер. Заходил крутым разворотом, как на штурмовку, бреющим полетом проносился над полем. Хвост оранжевой пыли тянулся за самолетом. После очередной «штурмовки» на поле оставалась широкая полоса минеральных удобрений, озимый клин становился похожим на ломоть хлеба, посыпанный солью.