— Вот они где! А я ищу их, с ног сбился,— пробасил Богдюк над сгорбленными спинами работающих пилотов.— Привет!
— Здравствуйте.
Председатель пнул носком сапога ком земли, раскрошив его.
— Благородно с вашей стороны, однако сейчас кидайте это дело, мужики. Поедем со мной.
— Куда?
— Тут недалеко. К моему свояку гости завалились из города. Пообедаем вместе.
— Так там же, наверное…— Загорцев щелкнул себя по шее.
— По маленькой,— успокоительно протянул Богдюк.— Знаю, что вам сегодня не летать, мне техники доложили, потому и приглашаю.
Загорцев оперся на воткнутую в землю лопату.
— Летаем не летаем — все равно нельзя нам. Во время пребывания на точке запрещено и нюхать.
— Сергей Сергеевич! Не обижай.
В доме свояка собралось немало гостей, званых и случайных. Около порога стояли три мотоцикла: если председатель гуляет, то и бригадиры тут как тут. Председателя все называли не Адамом Станиславовичем, а по фамилии — Богдюк, и это звучало, как «бог», что захочется ему, то и сделает.
Пахло не обедом, а доброй выпивкой. В хате стоял оживленный гомон, хозяйка с двумя взрослыми дочерьми метали на стол миски с нарезанным хлебом, салом, квашеной капустой и солеными огурцами, сковородки со шкварчащей колбасой и яичницей. Свояк Богдюка, потея в работе, откупоривал многочисленные бутылки. Городские гости привезли коньяк.
Загорцев пожалел, что пришли они с Леней сюда, но отступать уже было некуда. Их тащили за стол.
Повода для веселья собственно никакого не было, календарь строго поглядывал на собравшуюся компанию черным числом рабочего дня. Первую чарку выпили так, за здравие, ко второй Богдюк придумал тост: выпить за авиацию, которая пришла на колхозные поля благодаря неустанной заботе руководства о сельских тружениках. Как при этом не выпить самим пилотам? Загорцев пил не много и хорошо закусывал. А Леня хватил. Сидел красненький, глуповато-веселенький, обнимая чью-то молодую жену.
Богдюк вышел покурить на свежем воздухе. За ним потянулись все мужики. Женщины остались за столом, радуясь возможности всласть поболтать да перемыть чьи-нибудь косточки.
Припекало солнышко. Мужчины стояли во дворе кто в накинутом на плечи пиджаке, кто в одной рубашке. Все рассказывали, и никто никого не слушал. Размахивая руками, изображал головокружительные фигуры пилотажа сильно подвыпивший Леня Ясеневич. «Завтра будет сидеть у меня за пассажира, запрещу прикасаться к штурвалу»,— думал Загорцев, глядя на второго пилота. Сам он после трех небольших стопок и плотного обеда чувствовал себя вполне нормально — хоть садись в самолет и лети.
В разгар веселья, когда на дворе стоял гвалт, что на ярмарке, Загорцев уловил привычным ухом стрекот мотора. Крутнул головой, окидывая взглядом небосвод, и сразу же увидел: топает курсом на село легкокрылый Як-12. Не иначе, как Лобов. Решил проверить, почему в эфир не выходят, почему не летают?
Загорцев подскочил к Лене и с силой встряхнул его за плечи. Показал на приближавшийся самолет: видал? Леня все понял, но никак не стал реагировать, на его захмелевшей мордочке было написано немало отваги. Да что мне лев, да мне ль его бояться?..— как в той басне говорится.
За углом дома стояла бочка с водой. Подтащив к ней Леню, Загорцев нагнул его, заставил окунуться в холодную воду. Еще раз, еще… — можно было подумать, что он хочет утопить второго пилота.
Самолет кружил над селом, как раз над усадьбой председателева свояка. Истый кобчик, сейчас ринется вниз за добычей — Леней Ясеневичем; второй пилот, с мокрыми волосами и воротником рубахи, очень напоминал побывавшего в луже цыпленка.
Поочередно ныряя головами в бочку, пилоты не заметили Богдюка, который вот уж с минуту наблюдал за ними. «И чего они так его боятся? — недоумевал председатель, хорошо знавший Лобова, считавший его веселым, покладистым человеком.— Будто нашкодившие пацаны, боятся…»
— Чего вы, ребята, чего переполошились? — успокаивал пилотов Богдюк.— Подумаешь, выпили по чарке. Курица и та пьет. Тем паче, что вам сегодня не летать.
— Уходи председатель, не смотри на нас,— попросил Загорцев.
В щель бревенчатой стены было воткнуто маленькое зеркальце. Пилоты теснились около него, причесываясь и повязывая галстуки.
— Ничего не будет, я поговорю с Константином Ивановичем,— обещал Богдюк.
— Поди ты! — зло бросил Загорцев.
Лене Ясеневичу, парню добродушному, не хотелось ссориться с председателем за его же хлеб-соль. С грустью в голосе он принялся пояснять: