— Ни пуха ни пера вам, товарищ полковник, — сказал летчик вставая.
— И тебе удачи, лейтенант. — Полковник вышел, поправляя нервным движением фуражку на голове.
Отец Кости Фролова! Удивление Трубникова сразу сменилось сожалением, что, не зная этого раньше, он не мог сообщить арестованному полковнику все, что знал о его жене и сыне. Фролов, наверное, ничего о них не знает и мучается сомнениями и неведением. Потом пришла мысль: а лучше ли всех этих сомнений злая правда? Нет, конечно. Она, вероятно, страшнее всего самого худшего, что мог предполагать о судьбе своей семьи этот человек.
Лейтенант внимательно прислушался к командам и шагам в коридоре. Дверь за Фроловым закрылась.
— Полковника на суд повели одного, — сделал он заключение. — Значит, его одного и судить будут. — Летчик обладал, видимо, особой склонностью к наблюдению и анализу ситуации.
Трубников согласился с ним кивком головы. Да, конечно. Иначе из других камер выводили бы однодельцев.
А может быть, в этих камерах сейчас ждут суда его собственные друзья и товарищи по работе, ставшие теперь товарищами по делу С дико звучащим названием — уголовное?
Совместный суд над ними будет новой моральной пыткой. Жалкие, внутренне сломленные люди, действуя почти как сомнамбулы, снова будут его обличать и уличать. Но теперь уже ничто не сможет повлиять на его решение отречься от своего позорного признания. Пусть даже это не принесет ничего, кроме новых страданий.
Опять щелканье замка.
— Трубников!
— Ни пуха вам… — сказал и ему доброжелательный лейтенант.
За дверью ждали два конвоира с винтовками.
— Три шага вперед! — скомандовал все тот же начальник конвоя. — Шагом марш!
Сам он шел впереди арестованного и в конце коридора открыл дверь на какую-то лестницу. Она была узкая и крутая, встроенная в старое здание, видимо, недавно. На площадке второго этажа Алексея Дмитриевича ввели через узкую одностворчатую дверь в отгороженное барьером пространство, за которым был небольшой зал. Перед барьером стоял узкий жесткий диван.
— Садитесь! — приказал начальник конвоя.
Позади Трубникова стали конвоиры. Так вот она какая, знаменитая скамья подсудимых!
По сравнению с небольшой площадью зала его потолок казался очень высоким. Старомодный и хмурый, как и всё помпезное, монументальное здание штаба, зал был перегружен лепными украшениями по карнизу и на потолке. На возвышении, напоминающем эстраду, стоял длинный стол, накрытый красным сукном. За столом пока никого не было, как и за небольшим столиком невдалеке от барьера. Посреди зала пустовали несколько рядов кресел.
Через откидывающуюся часть барьера помощник командира отделения вышел в зал, пересек его и скрылся за небольшой дверью, расположенной на линии стола судебных заседаний. Еще одна дверь, высокая и массивная, расположенная в задней стене зала, была наглухо заперта.
Через несколько минут старший конвойный, исполняющий также и обязанности судебного пристава, снова появился в проеме двери и с ее порога крикнул: «Суд идет! Подсудимый, встать!»
Алексей Дмитриевич поднялся со своего места. Солдаты вытянулись с винтовками к ноге. Значит, судить будут одного. Считают ненадежным актером в этой мрачной комедии. Хорошо, что одного. Трубников почувствовал некоторое облегчение.
Из двери, оставленной открытой начальником конвоя, гуськом вышли люди в военной форме. Впереди шел пожилой и грузный человек с ромбами в петлицах, с озабоченным и вовсе не злым лицом. В петлицах двух других тоже очень немолодых людей был полный набор шпал. Шествие замыкал молодой щеголеватый военный с папками под мышкой. Он занял место за маленьким столиком в зале. Судьи уселись за главным столом. Трубников продолжал стоять.
— Ваша фамилия, имя и отчество? — начал обычную серию формальных вопросов председатель, занявший место за столом посредине.
Покончив с формальными вопросами, он объявил, что Трубникова судит Военный трибунал Н-ского военного округа и что в состав суда входит он, председатель, бригвоенюрист второго ранга — следовала фамилия — и заседатели (звания и фамилии), при секретаре, капитане военной юстиции таком-то. Затем председатель спросил, имеет ли подсудимый возражения против состава суда.
Алексей Дмитриевич хорошо понимал, что этот вопрос носит чисто формальный характер. И все же он почувствовал, как в нем невольно усиливается робкая надежда быть выслушанным и понятым этими судьями. Нет, он не имеет возражений по составу суда.