Но когда через минуту он набирал какой-то номер на диске своего городского телефона, никакого благодушия лицо толстого тюремщика уже не выражало:
— Товарищ комиссар третьего ранга! Докладывает начальник тюрьмы номер один.
— Со мной! — сказал начальник спецкорпуса после того, как на его звонок у ворот в стене, окружающей этот корпус, открылось окошечко, через которое выглянул дежурный вахтер. — Со мной! — повторил он у единственной, тоже наглухо запертой, входной двери огромного пятиэтажного здания. Бесчисленные ржавые «козырьки» на квадратных окнах его унылого, выбеленного известкой фасада делали спецкорпус каким-то угрожающе мрачным. Тут тоже было оконце в двери, а за ним вооруженный вахтер. Пропустив вошедших, он сразу же запер дверь снова. Корнев поймал себя на том, что лязганье засова он слышит здесь как-то иначе, чем такой же звук на двери амбара или погреба, и тут же отнес это за счет нервного напряжения, в котором сейчас находился и которое он тщательно скрывал от своего провожатого. Впрочем, это состояние не мешало ему думать и наблюдать.
Внизу находилась довольно просторная дежурка с зарешеченным окном, «пирамидой» для винтовок и заляпанным чернилами столом, за которым сидел дежурный по коридору. Под окном на длинной скамейке томились от скуки четверо хмурых парней в форме. Все пятеро с удивлением уставились на человека, не бывшего, по-видимому, ни арестованным, ни тюремщиком.
— На четвертый этаж! — сказал корпусной дежурному.
Тот еще раз с плохо скрываемым удивлением взглянул на Корнева, и все трое начали подниматься по грязной металлической лестнице. Высоко поднятые зарешеченные окна в толстой стене делали ее похожей на лестницу какой-то башни. Как и окна дежурки, «козырьками» они забраны не были, но света всё равно давали мало. Стекла, не мытые, видимо, со дня строительства корпуса, были густо покрыты пылью и затянуты паутиной. На лестнице стоял прочный, похоже навсегда тут устоявшийся запах скверной пищи и давно не чищенной уборной.
На площадке четвертого этажа на кнопку у двери нажал уже дежурный по корпусу. В ней отворилось неизменное оконце, и в него выглянуло очередное хмурое и настороженное лицо. Было слышно, как надзиратель щелкал за дверью ключом в замке и лязгал засовом, но отворилась она только после того, как дежурный с лестницы отпер своим ключом еще один замок. Надзиратель, оказывается, сам был заперт на своем этаже. Вот для чего им понадобился дежурный по корпусу! Нетрудно было догадаться, и чем вызваны такие порядки. Даже в случае, если какие-нибудь отчаянные заключенные сумеют вырваться из своей камеры, связать или убить надзирателя, к выходу из корпуса они добраться не смогут. Корнев делал свои открытия, не подавая вида, что всё ему здесь в диковинку. К этому его обязывала должность тюремного инспектора.
Но когда последовало очередное «Со мной», и вместе с начальником корпуса молодой прокурор вошел в открывшуюся дверь — дежурный остался на лестнице и сразу же запер ее за ними, — Корнев чуть не разинул рот от удивления. За ней не было длинного, полуосвещенного коридора с двумя рядами запертых дверей, которые он ожидал увидеть. Вместо этого в глаза ему ударил довольно яркий дневной свет и охватило ощущение неожиданного пространства. Оказалось, что Главный корпус Центральной в своей срединной части не имеет межэтажных перекрытий и освещается сверху через застекленную крышу. Коридоры здесь заменяли металлические галереи, опоясывающие здание изнутри на высоте каждого этажа.
День сегодня выдался не по-осеннему солнечный. Проникая через двускатный «фонарь» наверху, желтоватые жизнерадостные лучи весело играли на поручнях ограждений галерей, параллельными ярусами уходящих куда-то в глубину. Эти поручни, как фальшборт старинного фрегата, были обтянуты медью, начищенной руками дежурных надзирателей, которые постоянно на них опирались. Над перилами были натянуты высокие веревочные сетки, разбивавшие ощущение жесткости господствующих здесь металла и камня.
Однако стойкий запах тюрьмы был здесь еще сильнее, чем на лестнице. Еще неумолимее напоминали о ней тяжелые навесные замки на узких окованных железом дверях, выходящих на галереи. Дверей было множество. Здесь, видимо, был корпус камер-одиночек и камер-двоек. И на каждой двери — номер на жестяной табличке, глазок для наблюдения за камерой и закрытое на засов оконце. Это чтобы передавать в камеры пищу и разговаривать с заключенными, — догадался Корнев. Понял он и назначение неожиданной конструкции тюремного здания. Она была подсказана, несомненно, соображениями «просматриваемости» этого здания сверху донизу. Все, что происходит на одной галерее, видно и слышно со всех остальных. Это в дополнение к телефонам, звонкам громкого боя и сигнальным кнопкам, также не ускользнувших от внимания Корнева. Побег отсюда, видимо, абсолютно невозможен.