А вот сетки над перилами и по горизонтали между этажами это, вероятно, уже результат выводов, сделанных при эксплуатации здания. Наверное, не один отчаявшийся узник, воспользовавшись выходом на галерею, бросился через ее перила, прежде чем тюрьма решила застраховать себя от повторения таких случаев.
— Открой нам восемьдесят третью! — приказал начальник корпуса человеку в черном, встретившему их на галерее.
Надзиратель держал в руках довольно большое, с пяльцы величиной, железное кольцо, на котором было нанизано множество ключей с номерными бирками. Связки ключей поменьше висели у него и на поясе. Недаром эта должность называлась в старину «ключник», подумал Корнев, прочитавший не одну книгу по истории тюрьмы.
Коридорный смотрел на своего начальника тем же удивленным и нерешительным взглядом, каким тот несколько минут назад глядел на начальника тюрьмы.
— Приказ начтюра! — пояснил корпусной свое распоряжение, которое его подчиненному показалось, вероятно, почти диким. — К Степняку прокурор для беседы…
Корнев уже обратил внимание на то, что работники тюрьмы, когда речь идет о заключенном Степняке из восемьдесят третьей, не задумываются над вопросом, кто это такой. Значит, он выделяется тут среди многих тысяч других арестованных. Вероятно, своим прежним общественным положением в масштабах области.
За спиной посетителя тюремщики обменялись недоуменными взглядами. «А как этот прокурор узнал, где находится Степняк?» — спрашивал один взгляд. — «А черт его знает», — с досадой отвечал ему другой.
Приказ, однако, оставался приказом. Надзиратель повел Корнева и своего начальника почти в самый конец галереи, нашел нужный ключ и отпер замок на двери с номером 83. Но этот замок, как оказалось, запирал собственно не дверь, а засов на ней. Отодвинув засов, коридорный толчком внутрь открыл дверь камеры настежь.
Корневу казалось, что он почти притерпелся к здешнему запаху. Но это ему только казалось. Потребовалось немалое усилие, чтобы не поморщиться, когда тот же запах, только во много раз более густой, обдал его из открывшейся двери. За ней он увидел маленький каменный чулан, до задней стены которого было не больше трех-четырех шагов. Высоко под потолком, в глубине небольшой ниши со скошенным книзу основанием, виднелась решетка квадратного оконца, оно, похоже, вовсе не давало света. На картинах, изображающих каменные мешки узников царизма, Корнев привык видеть только решетки на фоне крохотного прямоугольничка голубого неба. Тут этого драматического контраста не было. Железный переплет почти не выделялся на ржавом фоне закрывающего окно тоже железного листа.
Под окном, если только оно заслуживало этого названия, на вделанном в стену железном сидении сидел человек. Локтем он опирался на такой же столик, тоже вделанный в стену на железном кронштейне. Щурясь от света из открытой двери, заключенный поднялся со своего места. Он был высок, слегка сутул и страшно худ. Грязная и как будто изжеванная одежда висела на нем как на вешалке. Наблюдательный Корнев заметил, что на ней нет пуговиц.
Он пытался узнать в этом узнике, остриженном под машинку, с впалыми щеками, заросшими седеющей щетиной, когдатошнего почетного гостя своего института. Но это ему не удавалось. Вот разве рост, крепость в кости да эта сутулость, которая теперь стала намного заметней, были те же. Заключенный тоже хмуро всматривался в стоявшего на пороге молодого человека с портфелем, свежий вид которого почти вызывающе контрастировал со всей здешней обстановкой. Взгляд глубоко запавших глаз выражал смесь удивления, надежды и недоверия. Недоверие, однако, преобладало.
— Подследственный Степняк, — официальным тоном объявил начальник корпуса, — к вам прокурор для личного собеседования!
Степняк и после этого объявления продолжал молчать и пытливо всматривался в посетителя своим тяжелым взглядом, от которого Корневу становилось не по себе. Он заметил, что заключенный дышит как-то шумно и тяжело, держа одну руку прижатой к боку на уровне груди, а в другую глухо покашливая. Может быть, начальник тюрьмы насчет его болезни говорил правду? И ошибался только в характере этой болезни…
— Предъявите ваше служебное удостоверение, гражданин прокурор! — потребовал вдруг Степняк, делая шаг вперед и протягивая руку по направлению к Корневу. Голос был глухой и хриплый. Может быть это от того, что узники одиночных камер вынуждены постоянно молчать?