Выделение же одиночек при нынешней перегруженности тюрем — дело крайне трудное. Особенно трудное оно во внутренней тюрьме, судя по тому, что Степняка перевели в одну из одиночек Центральной. И вряд ли ему позволят слишком долго занимать столь шикарную жилплощадь.
Но дело не в нем. Действия маскирующихся под суровых чекистов врагов народа из местного областного управления НКВД слишком четко организованы, чтобы быть результатом просто грубой ошибки. Они, безусловно, заранее продуманы. Это особо коварный вид вредительства, о возможности которого постоянно предупреждает Сталин. Вредители из НКВД не ломают станков, не поджигают заводских зданий, не перекармливают слишком сочной травой колхозный скот. Но они дезорганизуют и обезглавливают промышленность и сельское хозяйство, подменяя преданных пролетарской революции старых партийных руководителей молодыми карьеристами и крикунами, а знающих честных специалистов — неучами и темнилами. Чинимое в местных органах НКВД беззаконие не остается, конечно, до конца тайным. Глухие слухи о нем проникают в народ и подрывают его веру в советскую законность. Нанесенный этими органами вред выходит за пределы здешней области, если учесть ее общегосударственное значение. Поэтому искать управы на зарвавшихся, но облеченных громадной властью вредителей следует в центральных партийных и правительственных органах. Полумеры тут недействительны, да и попросту опасны.
— Слушай меня, хлопец… Не о себе хлопочу, мне все равно крышка. За наше революционное дело душа болит… Если ты вправду настоящий большевик, не трус и честный советский юрист, сегодня же отправляйся в Москву. Добейся приема у Сталина. А не сможешь добиться этого приема, ступай к кому-нибудь из членов Политбюро — Ежову, Ворошилову, Молотову… Доложи им, что тут истребляют цвет Партии, десятки тысяч честных советских людей. Да не зевай, гляди, не тяни с этим. А то оглянуться не успеешь, как сам окажешься в такой же кутузке.
Корнев слушал прерывистый шепот заключенного, стараясь вникнуть в каждое его слово. Все, что говорил этот человек, самым поразительным образом совпадало с тем, что думал он сам. И он верил Степняку уже почти безусловно. Устами этого мученика контрреволюционной неправды говорила как будто сама гражданская совесть молодого юриста, советского гражданина и члена большевистской партии. Если бы Корнев не был воспитан в духе атеизма и пренебрежения ко всяческим суевериям, он, возможно, подумал бы о некоем Провидении, приведшем его в полутемную одиночку Центральной. Но это сделала цепь хотя и маловероятных, но вполне естественных событий, подтвердивших старый принцип — все тайное неизбежно становится явным. В особенности верен этот принцип в отношении государственных преступлений того масштаба, который он сейчас выявил. И он даст организаторам этих преступлений бой, в благоприятном исходе которого Корнев почти не сомневался. Любая контрреволюция в СССР может нести только местный, локальный характер. Для ликвидации очага той, которая окопалась в здешнем Управлении НКВД, нет, по-видимому, особой необходимости беспокоить самого Генерального секретаря, как это советует Степняк. В Советском Союзе, как и во всякой конституционной стране, есть орган, облеченный достаточной властью для пресечения любых нарушений законности. И наказания виновных в этом людей, какое бы высокое положение они ни занимали. Этот орган — Главная прокуратура Союза. Во главе ее стоит человек, обладающий кроме власти еще и непререкаемым, общепризнанным авторитетом. К нему-то и обратится Корнев. В известном смысле верховный прокурор — его коллега по профессии. И он, наверное, не откажется его принять, несмотря на всю свою занятость. И уж конечно, лучше всякого другого поймет и оценит всю важность донесения работника провинциальной прокуратуры, специально для этого к нему приехавшего.
С арестованным своими соображениями прокурор не поделился, хотя твердо решил спасти этого человека. Но это только часть его задачи, и способы ее решения он должен выбирать сам. И в том, что действия доносчика на опасную банду злодеев из местного управления НКВД должны быть быстрыми и решительными, Корнев был со Степняком совершенно согласен.