Окончив кое-как семилетку, учиться дальше Пронин не захотел. Карьера казалась обеспеченной и без особой образованности. Интеллигенты же относились к предпоследнему общественному слою, ниже которого стояли только торговцы и кустари. К ним проявлялось постоянное недоверие и настороженность. При бесчисленных чистках интеллигенты чаще других вылетали из соваппарата. При приеме в учебные заведения их детям предоставлялись наименьшие шансы. Почти все вредители на судебных процессах принадлежали к интеллигенции. На карикатурах специалисту-интеллигенту в шляпе и очках — нытику, хлюпику, вредителю — противопоставлялась мужественная фигура рабочего, который хватал его за шиворот, давал коленкой под зад, утирая образованному растяпе нос.
Но быть настоящим рабочим тоже не было смысла. Пронин не поехал ни на строительство Магнитки, ни на Донецкие угольные шахты, ни на работу в деревню. Он знал, за что именно его ценят и что обеспечит ему неограниченную карьеру. Он был выпущен из детдома и ремесленной школы со специальностью слесаря. Но это было чистой формальностью, так как реально его прочили на профессиональную комсомольскую работу.
На заводе, куда поступил бывший детдомовец, он только несколько дней простоял за верстаком. И поработав немного на технической работе в заводской комсомольской организации, Пронин ежегодно стал избираться комсоргом разных заводских цехов, год от года всё более крупных. Возможность при помощи нескольких слов, переданных куда надо, устроить кому-нибудь грандиозную пакость радовала его, как иного вооруженного дурака радует возможность убить, слегка нажав на спусковой крючок.
Повзрослев, Пронин обнаружил немало горьких истин. Он понял, что его ненавидят и презирают даже те, кто из трусости и подлости перед ним заискивает. Впоследствии он открыл для себя, что и необразованность всё меньше считается обязательной в комплексе признаков пролетарского происхождения. И что сама эта необразованность отнюдь не способствует больше продвижению по партийно-комсомольской линии. Обнаружилось, что дальше секретаря захудалого комсомольского райкома ему не пойти, хотя в партию его уже приняли.
Конечно, было совсем еще не поздно заняться самообразованием или поступить на рабфак, но горький хлеб настоящей работы его не устраивал.
Из кризиса Пронина вывела вовремя подоспевшая мобилизация в органы НКВД. Повсюду теперь были расклеены плакаты Б. Ефимова, изображавшие «ежовскую рукавицу». Рука в колючей рукавице сжимала горло издыхающей змее с длинным раздвоенным языком — внутренней контрреволюции. Пронину очень импонировало сознание, что и он теперь — одна из колючек этой рукавицы, и притом ядовитая.
Досадно, правда, что чины в органах звучат менее значимо, чем в Армии. При тех же знаках различия они на два ранга ниже, чем у армейцев. А вот понятие «отделение», когда речь идет о звании, толкуется здесь в армейском смысле, хотя следовательское отделение — это большой отдел Управления, возглавляемый чекистами высокого ранга с большим опытом.
Само же следовательское дело оказалось удивительно простым. И напрасно Пронин побаивался сначала, что законченных семи классов не хватит для его освоения. Изучать пришлось лишь систему документации и делопроизводство. Некоторое время Пронин проходил стажировку в качестве помощника следователя. Он присутствовал на допросах с применением мер воздействия, участвовал в инсценировке пыток за стеной для взятия подследственного «на бога», дежурил при пытках бессонницей — конвейером. Приходилось ему участвовать и в групповых избиениях допрашиваемых.
Пронин прошел стажировку успешно — ничто в его душе не воспротивилось этой работе. Более того, он убедился, что в подавляющем большинстве люди — мразь и слякоть, и что страхом из них можно выбить решительно всё. Он сделал парадоксальное наблюдение, что чем образованнее и культурнее были подследственные, тем, как правило, они быстрее глупели от страха и отчаяния. Это открытие доставило ему особое наслаждение и злобное удовлетворение.
Если бы Пронин умел мыслить критически, то, наверное, задал бы себе вопрос: почему же многие из этих людей в трудном строительстве советской индустрии, в не такой уж давней гражданской войне и революции проявляли столько мужества, самоотверженности и стойкости? Почему эти враги, на протяжении многих лет состоявшие в заговоре против советского государства, проявившие в течение этих лет непостижимую выдержку и конспиративность, так малодушно ведут себя при аресте и готовы разоблачить и выдать всех своих товарищей?